Пьяная Россия. Том второй
Шрифт:
Вчетвером они едва влезли в грузовой лифт, мешали чемоданы и поехали в полном молчании.
Однокомнатная квартирка на предпоследнем этаже в буквальном смысле слова оказалась забита народом. Тут жили трое разнополых детей Ангелины и двое сирот, которых она взяла из интерната, забрала, ради получения от государства по специальной правительственной программе великого блага, мечты всей жизни недалеких, духовно нищих провинциалов – квартиры в Москве.
Из кухни вышла всклокоченная мать Ангелины. Смотрела на приезжих с недоверием
– Мама! – бросился, было, растопырив объятия, мужчина.
– Зачем это? – строго оборвала она его и, поджимая губы, отправилась обратно, в кухню.
Девочка-подросток так и не выпустила чемоданы из рук, стоя в тесной прихожей квартирки, она с подозрением оглядывала своих родственников:
– Молитесь, а злитесь? – заметила девочка высоким, пронзительным голосом своей тетке.
Ангелина, как раз, широко перекрестясь, поклонилась в сторону икон, понатыканных по стенам всего дома.
– Зачем мы к ним приехали? – продолжила девочка, обращаясь к своим, спутникам. – Вы посмотрите, как они нас встречают!
– Молчи, молчи, – прошептала болезная сестра Ангелины.
– Еще чего, молчать! – фыркнула девочка непримиримо.
– Не нравится? – заорала тут Ангелина, до того с удивлением рассматривающая девочку, так разглядывают внезапно ожившего робота, в шоке рассуждая, как вообще возможно, чтобы робот имел ум, душу, совесть и способность рассуждать?!
– Выметайтесь! – велела Ангелина.
– Мы им добро делаем, – выскочила тут из кухни мать Ангелины, в руке у нее на сей раз вместо четок блестела большая поварешка, – готовим, у плиты мучаемся, а они, неблагодарные!
Брат, оторопело наблюдавший за этой сценой, наконец, произнес с упреком в голосе:
– Ангелина, побойся бога, ты же молитвенница, а родню, больную сестру, – показал он рукой на болезную, – на улицу гонишь!
– Ничего, не сахарная, не растает! – разошлась Ангелина, топая ногами.
Ее дети, которых и детьми уже нельзя было назвать, молодые люди от пятнадцати до двадцати лет, с физиономиями на которых застыла тупая покорность, и полное согласие со словами матери, теснились в дверях комнаты.
Девочка-подросток, бросив на них уничижительный взгляд, махнула чемоданом, попала тетке по колену, та взвыла и, матерясь, рухнула на пол, баюкая ногу.
– Вот ваша молитвенница! – сердито выкрикнула девочка братьям и сестрам, имея в виду ругань Ангелины.
– Ах, ты дрянь такая! – кинулась на нее с кулаками, бабка.
Девочка махнула другим чемоданом и бабка, отлетев к стене, потеряв сознание, съехала на пол.
Дети в дверях не шевельнулись, безо всяких эмоций наблюдая за исходом битвы, так смотрят коровы на взбесившегося пастуха, призывающего стадо к порядку. Пастух бегает по полю, норовя пнуть ту или иную буренку и только, когда кнутом попадет по морде, коровы опомнятся, замычат и поплетутся куда надо, траву жрать или на ферму в стойло, все равно куда…
Девочка взглянула на них, понимая, что к чему, вздохнула и, открыв входные двери, вытолкнула растерянных взрослых спутников на лестничную площадку.
– Ну, куда же мы пойдем? – недоумевая, спросила спутница, болезненного вида.
– Мамочка, лучше уж на улице сдохнуть, чем с этими, – бросила девочка и вошла в гостеприимно распахнувшиеся двери грузового лифта.
– Они опомнятся, позвонят, – достал из кармана сотовый телефон, спутник.
– Держи карман шире! – фыркнула девочка. – Ей богу, дядя, когда же ты с небес спустишься?
– Но они, же богу молятся? – недоумевала мать девочки.
– Поехали-ка, домой! – деловито распорядилась подросток. – У нас в городе тоже не плохие больницы есть и врачи – нечета столичным, а ты, дядя, убери телефон, не надейся понапрасну, где это видано, чтобы у таких людей душа была?
Велела она дяде и он, спотыкаясь, беспрестанно задирая голову на окна дома, побрел вместе с настоящими родными прочь, благо и дождь кончился:
– Молитва на крови, так, получается?! – бормотал он в великом расстройстве…
Дачные истории
История первая
– Россия – аграрная страна, – не говорил, а пропевал небольшой худенький подросток, держа палец на черных безликих строчках учебника по истории.
– Конечно, аграрная, – взлохматил волосы мальчика, проходящий мимо, мужчина средних лет.
Мальчик мотнул головой, обиженно хмыкнул:
– Па, чего пристаешь? У меня экзамен, а ты учить не даешь!
– А чего тут учить? – не сдавался отец. – Аграрная, стало быть, крестьянская. Погляди-ка на огород, видишь, все твои родственники в земле ковыряются? А почему?
– Почему? – машинально переспросил мальчик.
– Потому что, генетика! Деды, прадеды всю жизнь на земле грабастались, и мы без этого не можем. Вот тебя не призывают еще к себе грабли и лопата?
– Еще чего! – презрительно фыркнул мальчик и встал, намереваясь покинуть крыльцо дома, где до этого вполне удобно располагался с учебником. – Горбатитесь, будто нельзя ту же картошку на рынке купить!
– Ты покупай, а мы сами вырастим! – сердито отрезал дед мальчика, отрываясь от лопаты.
– А вы посчитайте, сколько вложили денег в удобрения, угрохали на покупку инвентаря, ремонт дачи, покраску забора, – запальчиво прокричал мальчик родственникам, как по команде прервавшим свои земляные работы.
Мальчик продолжил:
– Ты, бабушка, – ткнул он в престарелую женщину, подвязавшую поясницу шерстяным платком, – в счет включи еще и дорогостоящие мази от радикулита!
– А ты, мама, – ткнул он пальцем в молодую женщину, – в счет включи крема для рук и ног против мозолей и трещин, которые тебя мучают после огородных занятий!