Пьяная Россия

Кременская Элеонора

Однажды, в воскресный апрельский денечек, когда весеннее солнышко вовсю заглядывало в окна, в храм зашел незнакомец. И все взгляды почему-то обратились к нему. Его вид очень располагал к себе: он был высок и прям, стройное тело украшала красивая кудрявая голова. Незнакомец к тому же обладал необыкновенными глазами, какого-то изумрудного цвета, обрамленными такими длинными ресницами, что, пожалуй, любая девушка позавидовала бы. И многие женщины, даже видавшие виды, застывали столбом, когда он со своими чудесными глазами проходил мимо.-

– Мечта, – шептали ему вслед.

Он произвел на Настеньку необыкновенное впечатление. Она в непонятном для себя волнении рассматривала

его почти в упор, позабыв о приличиях. И ей нравилась его осанка, и костюм, состоявший из какой-то блестящей черной ткани. Причем пиджак был сшит по самой его фигуре, ловко подчеркивал его сильные плечи и руки, обнимал его за стройную талию и убегал к блестящей пряжке кожаного ремня удерживающего просторные брюки. Он имел не только приятный вид, но и голос, тихий, словно шелест ветра, он заставил Настеньку отчего-то внутренне задрожать. Незнакомец что-то просил у священника. Служба давно закончилась и все прихожане должны были бы разойтись, но ведомые еще и странным любопытством, многие остались в храме из-за незнакомца. Он притягивал взоры людей. Почему-то всполошился ангел-страж. Настенька отчетливо увидела, как страж угрожающе шагнул, незнакомец испуганно оглянулся, и сразу же пошел к выходу, далеко, по стенке обходя грозного ангела. Настенька видела, как незнакомец коротко и боязливо взглядывал на стража. Секунда-другая и она, не помня себя, понимая, что вот сейчас этот мужчина уйдет, бросилась к выходу. С нею творилось что-то непостижимое, неуправляемая сила любви с первого взгляда, заставила ее погнаться по дорожке мимо кладбищенских плит за незнакомым мужчиной. Он передвигался очень быстро, только в воротах она сумела его настигнуть. Он услышал, обернулся и остановился, поджидая ее.

Она догнала и не знала, что сказать, только смотрела. Перед нею стоял высокий молодой мужчина, чрезвычайно красивый, с печальными зелеными глазами и пышной шевелюрой кудрявых волос. Настенька не смело улыбнулась ему. Тогда незнакомец, как бы в знак доброго расположения, подал ей крупный оранжевый апельсин, каким-то чудом оказавшийся у него в руке. Настенька осмелела и спросила, что у него за дело было в храме? Мужчина же ответил тихим, как шепот листьев, голосом:

– Я ангел Адонаи. Крылья у меня отняли за душу, которую я погубил. Я просил священника помолиться за нее. Я любил ее и люблю. Она погибла от пристрастия к пьянству, а я не смог ее спасти и теперь обречен скитаться неприкаянным по Земле, а она обречена мучиться в геенне огненной, как видно придется пойти на поклон к Сатане…

И он заплакал, отвернулся, сотрясаясь в рыданиях, весь сгорбившись от страшного горя, и ушел, медленно истаивая посреди весеннего дня, как туман, как слеза, как не знаю что… Настенька после этого непонятного случая институт свой бросила и ушла послушницей в монастырь, где продолжила свой духовный путь уже инокиней, и часто-часто в ее молитвах слышна была просьба помиловать того ангела, помиловать и все тут…

Люди

В доме было прохладно, пахло сырой древесиной, прибитой водой пылью.

У раскрытого окна росли огурцы, цепляясь за нити, протянутые от подоконника до потолка, они вьюнами взвились кверху, заслоняя широкими листьями комнату от зноя. С огурцов капало, Валентина только что обильно обрызгала и полила свои любимые растения.

Валентина – это хозяйка дома, крепкая, ядреная баба сорока лет. Стоя перед зеркалом, красным, остро заточенным карандашом, очертила полные губы, нанесла блеск и откинулась немного назад, придирчиво изучая, хорошо ли получилось?

В этот самый момент чья-то рука с длинными пальцами осторожно просунулась между листьев и бесшумно сорвала огурец. С улицы донеслось довольное чавканье, следом дребезжащий противный голос доложил:

– Валька, я у тебя все огурцы пожру!

– Жри, коли охота пришла! – равнодушно обронила Валентина, скинула халат и переоблачилась в платье.

За окном, между тем, что-то происходило, слышалась возня, сердитый шепот и звуки ударов.

Валентина ни на что не обращала внимания. Вышла на улицу, словно королевна, гордо задрав голову, прошла мимо двух мужиков, отчаянно боровшихся за место возле ее окна.

Оба тут же бросили свое занятие и последовали за женщиной. Но необходимые в такой ситуации прибауточки замерли у обоих на губах, потому что навстречу Валентине откуда ни возьмись, вышагнул Боровицкий, председатель совхоза.

Боровицкий – подтянутый, одетый под Сталина, всегда мрачного вида вида. Лицо у него было бледное с болезненной синевой вокруг глаз. Смотрел исподлобья, никогда не улыбался, подавал для рукопожатия только два пальца. И после косо смотрел, не одобряя поклоны и ужимки встреченного им человечка.

– Валентина! – строго окликнул он ее.

В ее глазах мелькнула досада.

– Ты почему не на работе? – продолжал допрашивать, а сам щупал, глядел на ее груди, которые сама Валентина в шутку называла коровьим выменем.

– Как раз направляюсь! – и пошла, не дожидаясь очередной реплики.

Вслед ей смотрели трое. Один, внешне спокойный, но с плотно сжатыми тонкими губами, вздернутым кверху подбородком, с фигурой выражающей такую надменность, что, боже ты мой!

И схоронившиеся за пышным кустом двое обожателей, спрятавшиеся от грозного председателя, но не от Валентины, Валентиночки…

Вечером после трудового дня, Валентина выкупалась в реке. Взобралась на мокрый камень, уселась, болтая ногами в воде. Теплые лучи заходящего солнца выхватывали яркую зелень тины покрывающей дно и серые тени полупрозрачных рыбок медленно проплывающих у поверхности.

– Валька, а председатель-то наш в тебя влюбился! – хохотнула подруга, ласточкой прыгнула в воду, подняв тучи брызг.

Подошли женщины, усталые после работы в поле, с удовольствием принялись купаться. Естественно, голышом.

На той стороне реки как ждали, объявились два давешних ухажеров.

– Ой, бабоньки! – заблеяли.

Нисколько не смущаясь, женщины перешли в наступление. Тучи брызг полетели в нахалов и нахалы ретировались, оставив женщин в покое.

Двое бежали, но один остался. Теперь он хоронился за кустом. И глядел, глядел, глядел. Незаметно наступили сумерки, на землю опустилась благословенная прохлада. Со стороны реки донеслось кваканье лягушек, в траве заверещали сверчки.

– Ну, пошла жизнь! – воскликнул Боровицкий с досадой, Валентина с реки ушла.

Звезды мерцали в далекой вышине, призрачные облака беззвучно летели по ночному небу, когда Валентина, наконец, переступила порог своего дома. Сладко потянулась, переоделась в ночную сорочку и нырнула в постель.

А Боровицкий все шел. Он исходил поселок вдоль и поперек, за думами не заметил, как быстро кончилась мостовая, под подошвами ботинок захрустел гравий. Передернулся от омерзения, стойкое ощущение, что идет по костям отчего-то возникло в его душе. Возле дома Валентины остановился, прислушался к тишине, но тут же напрягся, обнаружив прежних приятелей в попытке заглянуть в открытое окно. Мужики друг друга подсаживали, сменяясь, смотрели сквозь листья огуречных зарослей на спящую бабоньку. Заметив председателя, резво перескочили через забор и ушли огородами от праведного гнева главы совхоза.