Пьянящий аромат

Кэбот Патриция

Девушка испугалась, как никогда в жизни. Это был инстинктивный, но удивительно приятный страх, сродни болезненному предчувствию чего-то, чему нет объяснения. Пегги взглянула в его лицо, ее зеленые глаза были широко раскрыты, дыхание вдруг участилось. В горле девушки пересохло. Она не смогла бы произнести ни слова, даже если придумала бы, что сказать.

— Вы помните, как мы встретились? — спросил Эдвард. — Помните, какие лекции читали мне по поводу всех зол, присущих моему классу? Вы тогда сообщили мне по-детски чистым и искренним голосом, что я ответствен за существующее в нашем обществе порабощение масс и угнетение женщин, лишение их одинаковых прав с мужчинами. — Он приподнял

бровь, глядя на нее. — К моему несказанному удивлению, миниатюрный ангел с фарфоровой кожей с такой страстью отчитал меня, что я подумал: «Вот эта девушка — она не похожа на других».

Пегги сглотнула и сказала со всей беспечностью, которую смогла изобразить:

— Вам бы прямо тогда следовало отправить меня собирать вещи.

— О нет. Потому что в ту минуту, когда вы начали говорить, я уже знал, что я не смогу отказаться от вас. Я не понимал, как в таком прелестном создании уживается такой изощренный ум. Одно я точно знаю, что, еще не обменявшись с вами и тремя фразами, я понял, что мне грозит страшная опасность: я вот-вот по самые уши, безумно влюблюсь в вас.

Рот Пегги сам собой открылся. Она не сводила глаз с Эдварда, губы влажно блестели, сердце бешено колотилось под тонким шелком ночной сорочки. Девушка понимала, что следовало бы помолчать, но она никогда не умела контролировать свой язык.

— Но это невозможно, — заявила она, выпрямившись в кресле так, что ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах от него. — Не может быть, чтобы вы любили меня!

— О, значит, не может быть? — Улыбка у Эдварда получилось кривой. Эта гримаса резко контрастировала со страстно прикрытыми глазами. — Почему же?

Пегги начала на пальцах перечислять свои доводы:

— Вы провели целый месяц в Лондоне…

— Вы же сказали, что не выйдете за меня замуж. Я не мог оставаться здесь, каждый вечер сидеть за обеденным столом на расстоянии вытянутой руки и знать, что не могу опять прикоснуться к вам. Я знал, что мы должны быть вместе, но вы были такой упрямой…

Пегги взорвалась от возмущения, вцепившись что было сил в подлокотники кресла.

— Вы ведь предложили мне замужество только из абсурдного чувства долга!

— Конечно, так и было. Но не подумайте, что я не ощутил облегчения, когда это случилось. Каждый день в Лондоне я молился о том, чтобы вы забеременели, тогда у вас не осталось бы выбора, кроме как выйти за меня. К тому же эта ваша нелепая идея никогда не выходить замуж…

— Но ведь я не могу выйти за вас! — вскричала Пегги. — Моя сестра убила вашего брата и стала проституткой! Кроме того, вы ни разу не произнесли слова «любовь»!

— Вы тоже.

— Ну конечно же, я люблю вас! Я ведь спала с вами, разве нет?

— Пегги, вы просто выводите меня из себя. Я пытаюсь сделать вам предложение, а вы все время перебиваете меня.

— Предложение? — Пегги вцепилась в подлокотники. — Предложение о замужестве? — На втором слове у нее сорвался голос.

Эдвард с трудом оторвал руку девушки от подлокотника и так сжал пальцы, что ей стало больно. Подняв глаза, Пегги увидела, что он пристально смотрит на нее, губы его решительно сжаты, серые глаза кажутся стальными и лихорадочно горят странным внутренним огнем.

— Да, предложение стать моей женой, — подтвердил он, поднося ее руку к своим губам и проводя по нежной коже дневной щетиной. — Я не посмел бы предложить ничего другого, помня о ваших быстрых кулачках. Пегги, вы в самом деле самая несносная, самая упрямая, самая острая на язык, самая прекрасная и восхитительная женщина в моей жизни, и если вы не согласитесь выйти за меня замуж, то я буду несчастен до конца своих дней. Поэтому вы скажете да, не правда ли?

Прежде чем она успела ответить,

Эдвард схватил ее за руки и притянул к себе. Пегги положила ладони на его обнаженную грудь и почувствовала глухие удары сердца. Ее голова откинулась на его руку, волосы рассыпались волнами, которые в отблесках огня казались красно-коричневыми, и в следующий момент Эдвард впился в ее губы, терзая их в страстном порыве чувств. Его поцелуи изгнали из головы Пегги все мысли, кроме одной: он любит ее. Он любит ее. Он любит ее.

Невероятно, но он любит ее, любит настолько, что хочет на ней жениться! И она подставила его поцелуям шею, позволила его пальцам расстегнуть перламутровые пуговицы шелкового халата, а губам — вновь и вновь шептать ее имя.

— Ну, скажи «да», — нежно бормотал Эдвард, лаская губами шею Пегги немного ниже уха. От его прикосновений по ее спине пробегали мурашки, груди требовательно налились под тонкой сорочкой. — Скажи «да», — попросил он вновь.

— Да, — проговорила девушка голосом, полным такой страсти, как будто за нее ответил кто-то другой. И Пегги начала целовать Эдварда так же лихорадочно, как и он, и почти столь же яростно. Она ощутила, как очень глубоко внутри ее что-то освободилось… Эдвард спустил с ее плеч халат, потянул девушку на себя, так что Пегги оказалась на коленях на сиденье кресла. Когда ему удалось освободить девушку от пут халата, он бросил надоевшую одежду на пол, и Пегги, видя такую горячность, даже рассмеялась.

Однако, встретившись с Эдвардом взглядом, она перестала смеяться. Его полуприкрытые от страсти глаза сияли странным светом. Смуглое лицо пылало, дыхание было прерывистым, как и у нее, пальцы запутались в ее темных волосах. На фоне огня камина сквозь полупрозрачную ткань ночной сорочки отчетливо проступал стройный силуэт девушки, хотя сама Пегги об этом не подозревала.

То, что она начала расстегивать пуговицы на брюках Эдварда, не было игрой. Пегги ощутила чисто женское любопытство, она хотела проверить свою власть над любимым и, несмотря на то, что Эдвард неодобрительно замычал, когда Пегги случайно дернула за жесткие волосы, обрамлявшие его напряженную плоть, она просто не обратила на это внимания. Взяв своими маленькими руками, Пегги с восхищением смотрела на этот инструмент удовольствия, а затем, внимательно изучив в свете огня набухшие вены, медленно и нежно провела языком по возбужденной плоти.

Прикосновение ее языка заставило захваченного врасплох Эдварда застонать, его пальцы в волосах Пегги сжались в кулаки. Такая реакция ободрила Пегги, вслед за языком последовали губы, и она взяла в рот столько Эдварда, сколько смогла.

Исторгнув стон, с захватывающей дух быстротой мужчина оторвался от нее, просунул руку ей под колени и одним махом поднял с кресла. Пегги инстинктивно обняла его за шею, ее пальцы перебирали волосы Эдварда. Не спуская с нее глаз, он отнес ее на огромную кровать.

Опустив девушку на матрас, осторожно, как фарфоровую, Эдвард отошел на шаг — его взгляд не отрывался от мягких очертаний ее бедер — и сбросил вечерний сюртук, затем рубашку, обнажив в свете камина свой торс. Потом настала очередь высоких черных сапог. Наконец он расстегнул ремень на бриджах и нетерпеливо спустил их.

Обнаженный, он лег рядом с Пегги и прижал ее к себе, его губы искали губы девушки. Она задыхалась от желания, чувствуя, как его пальцы перебирают пуговки на ее ночной сорочке, а потом он стянул эту тонкую защитную оболочку через голову Пегги и бросил на пол. Изумительная красота ее матовой кожи в контрасте с темными волосами привела Эдварда в такой восторг, что он не выдержал и уткнулся в лебединую шею Пегги, накрыв руками заостренные груди, наслаждаясь нежной упругостью сосков.