Пять баксов для доктора Брауна. Книга 3
Шрифт:
— Может, скажете, в чем дело? — поинтересовался Джейк.
Найтли прочистил горло и бросил беспомощный взгляд на Фокса.
— Нет-нет, — поспешно ответил тот, — ничего.
— Врете, — обличил Саммерс.
Фокс видимо смутился.
— Всего лишь не хочу быть неделикатным, — произнес он.
— Да что происходит?
— Успокойтесь, ради бога.
— Абсолютно спокоен.
— Ну, полно, полно, — возразил авантюрист каким-то странным мягким тоном. — Не сочтите за бестактность, но хочу, тем не менее, сказать: вам не о чем волноваться. И наш дорогой профессор, и я — люди
Коммерсант оглядел обоих.
— Широких взглядов? — уточнил он. — Тогда не мог бы кто-нибудь из вас заодно объяснить, о чем именно мне не следует волноваться?
Профессор снова посмотрел на своего ученика, откашлялся в кулак и произнес:
— Право, Джейк, ваши, гм, увлечения, какими бы они ни были, останутся между нами. Давайте-ка поедем на станцию и закончим этот щекотливый разговор.
— Мои увлечения? — продолжал недоумевать Саммерс. — А почему щекотливый?
Он попробовал вспомнить, с чего началось недоразумение. Довольно быстро это удалось. Коммерсант сперва вспыхнул, потом побледнел и вцепился в узел галстука.
— У меня, — тщательно подбирая слова, произнес он, — нет никакого, как вы говорите, «хобби».
— Оставьте, — успокаивающе сказал Фокс. — Не стоит оправдываться. Право, Джейк, это ваше частное дело.
— Но это недоразумение!
— Cher ami, — Фокс махнул свободной рукой, останавливая таксомотор, — видите ли, сознательно вы можете отказываться от этой потребности, но такие вещи обыкновенно сильнее нас. Через некоторое, может быть, даже значительное время вам захочется попробовать снова. В этом нет ничего страшного. Нужно только соблюдать меру и заботиться о конфиденциальности. И, умоляю, не начинайте бегать по всем этим психиатрам и читать разную чепуху вроде Фрейда. От своих желаний вы не убежите, зато заработаете нервное расстройство, а то и что-нибудь похуже. Пороку, подобному вашему, подвержено куда большее количество людей, чем вы можете себе представить. Мораль нашего общества — довольно противоречивая вещь. Не принимайте ее слишком всерьез. Подумайте лучше о собственной безопасности. А то, похоже, вы немного… переусердствовали.
Саммерс садился в такси. Ему казалось, что он бредит.
Он вспомнил, как боком сползал с кровати, как, вытирая локтем лицо, ломал розги, засовывая их в камин; как пришлось опять вытаскивать их, чтобы извлечь оставшиеся в камине пару полен и ножом искромсать их на щепки. Он до последней мурашки помнил, как, пока возился, согрелся, как исчез озноб, сотрясавший вспотевшую спину; как скинул взмокшую рубашку, и как пришлось поломать розги еще, прежде, чем удалось, наконец, их поджечь.
«Чтоб тебя разорвало, чертова баба!» — подумал коммерсант.
Глава шестнадцатая. Тетушка Ральфа
Солнце, кажется, светило сквозь печень и легкие. Влажный воздух весь состоял из мельчайших капелек воды. Пот стекал по спине, груди, шее, струился с висков. Одежда прилипала к телу. Пересадка из поезда в раскаленный мотор представлялась чудовищной, несмотря на отсутствие в такси стекол.
На площади Оперы, у белоснежного здания, три этажа которого украшали великолепные барельефы, таксомотор остановился. Это был отель «Шепердс».
С площади доносился звон трамвая — здесь находился разворот. Старые деревья свешивали свои ветви через каменную стену знаменитого парка — садов Эзбекийе. Немного дальше располагался «Континенталь», сама Опера и несколько прекрасных старинных домов — напоминание о наполеоновской эпохе.
Отель окружал великолепный сад, обнесенный узорчатой чугунной решеткой. Как раз на ней, у самого парадного входа, швейцар в феске и в европейском костюме вывешивал на просушку ковер. Делал он это не торопясь, шевеля в задумчивости усами.
Увидев гостей, выходивших из мотора, швейцар и не подумал оторваться от своего занятия. И впрямь, открывать было нечего: вместо двери парадный вход закрывали ковры, гостеприимно раздвинутые на манер занавесок.
Путешественники прошли под большим фонарем, свисавшим над входом. К ним мгновенно подскочили какие-то — тоже в фесках и в европейских костюмах. Оказались здешней прислугой и крича, как будто собирались зарезать друг друга, мгновенно отнесли вещи на третий этаж. Затем мгновенно испарились.
Номер состоял из трех спален, гостиной и круглого небольшого балкона. Балкон находился прямо над террасой ресторана.
Саммерс обозрел эту картину, слегка поморщился, вышел на балкон. Прислонившись к балясинам — пузатым колоннам a la empereur, он с удовольствием ощутил прохладу.
— Любите тишину? — поинтересовался Фокс, входя следом.
— Люблю.
— Я тоже. Устроим скандал?
— Нет, не надо, — коммерсант смотрел вниз. — Ресторан может нам пригодиться. К тому же, там никого нет.
— Ночью, когда начнутся танцы, вы будете другого мнения.
— Танцы тоже могут нам пригодиться. На террасу будут выходить выкурить сигару. Где еще мы сможем более выгодную позицию, чтобы услышать что-нибудь интересное.
— Или сделать так, чтобы услышали нас. Ну что же, вы правы. Не станем жертвовать стратегическим местом. Идемте, Ральф. У нас много дел.
«Эдна Вандерер, — думал Саммерс. — Вся ваша жизнь — ритуал. Шофер возит вас на автомобиле. Вы играете в теннис. Вы пьете чай у Гроппи. Если ваше сердце раздирают сомнения, то это жестокий выбор между вон тем шоколадным медведем, посыпанным сахарной пудрой, или этой малиновой корзиночкой с ромом. Этот медведь — и брошка, которую вы выбрали сегодня — или вчера утром, с камешками ценой в месяц жизни в недорогой квартире, — примерно одинаковые приятные пустячки. Просто, чтобы немного поднять настроение.
Все у вас так стильно, так вкусно, так ароматно, что остается только удивляться, как вы вообще обнаружили, что жизнь — нечто большее, чем время до чая, поездка в авто или ложа в театре.
А правда, как? О чем вы думаете, отправляясь в эту поездку? Что за мысли будут в вашей голове, когда вы пройдете по этим улицам? Здесь без умолку сигналят автомобильные клаксоны и бегают с истошными воплями оборванцы ваших лет. Здесь над уличной толпой нависают ободранные дома с вечным бельем на террасах, на дорогах пожирают объедки бродячие кошки, по дорогам бредут нагруженные ослики, и через стены уличных кафе подвывает осточертевший фокстрот».