Пять минут до любви
Шрифт:
Это было удивительно, но он отпустил. Моя аккредитация на чугунное лицо стража порядка не произвела никакого впечатления.
— Я представилась. Теперь представьтесь вы и скажите, с кем я имею дело, и почему вдруг вы меня схватили.
Он ничего не ответил. Я принялась настаивать.
— Кто вы такой? В конце концов, предъявите свои документы!
Он отреагировал быстро. Вновь схватил за руку и гавкнул:
— В машину!
Ситуация выходила из — под контроля. Я почувствовала настоящее отчаяние. Резко дернулась, он нажал сильнее, в моей руке что-то хрустнуло, я почувствовала такую сильную боль, что заорала, как сумасшедшая. Он снова меня дернул и я
С противоположной от омоновцев стороны ко мне бежал… заместитель директора нашего телеканала! Один бог знает, как он очутился за кулисами! Но это было настоящим спасением. Вместе с ним бежала женщина — журналистка с центрального телеканала, я узнала ее в лицо. Среднего возраста мужчина, лысеющий, с полным брюшком, бросился на мою защиту как могучий лев, рьяно готовый пойти с кулаками на всю милицию! Он подлетел и заорал:
— Что здесь происходит! Это журналист с … канала! Немедленно ее отпустите!
В следующую же секунду он был сбит с ног одним их трех подлетевших омоновцев. Упав на землю, он закричал:
— Прекратите немедленно! Вы не имеете права!
Омоновец ударил его ботинком в живот и бедный замдиректора крупного телевизионного канала, словно последний бродяга, взвыл нечеловеческим голосом и принялся кататься по асфальту, чтобы заглушить боль. Это было просто нечеловечески страшно. Мне стало так страшно, как не было еще никогда. Я уже не могла кричать, и застывший крик ледяной коркой съежился на моих распухших губах. Столичную журналистку тащили в машину. Нужно было срочно что-то делать. Я резко дернулась, перекатываясь на спину. Потерявший равновесие мент упал прямо на меня. Тяжесть, свалившаяся прямо на меня, брызгала мне прямо в лицо слюной, перемежая мат с редкими вариантами цивилизованных слов. Вдруг я увидела, что оператор журналистки снимает все на камеру. А к ментам уже бежала подмога — не меньше десяти человек… Оператору дали по голове и вырвали камеру. Следом за ведущей его запихнули в машину. Быстро подняли за шкирку замдиректора канала и меня.
А на сцене тем временем вовсю шел концерт. И все происходящее за кулисами заглушалось громкими звуками фонограммы. И в тот момент, когда, подхватив за локти, меня почти несли к милицейской машине двое омоновцев, в тот момент, когда все внутри меня омертвело посреди чужой и враждебной толпы, я увидела знакомую спину и заорала как только могла, изо всех сил, чуть не разорвав свои легкие:
— Сережа!!! Сергей!!!
Мой крик повис, как живое материальное тело, над замеревшей толпой. Я увидела, как исказилось его лицо, и в сопровождении личной охраны он бегом бросился в нашу сторону. Он был настолько значительной персоной и обладал такой властью, что при его появлении спины всех ментов (в том числе и полковника) мгновенно вытянулись в струнку. В сопровождении трех своих личных охранников он подлетел к милицейской машине и сказал жутким глухим голосом, чеканя слова:
— Что здесь происходит?!
Сказал так, что от тихого звука его голоса руки ментов скользнули вниз и, отпущенная на волю, я чуть не шлепнулась об асфальт. Я тяжело привалилась к машине, чувствуя, что ноги мои подкашиваются, и я еле стою.
— Что здесь происходит?
Из машины вылез начальник — полковник. Травмированный падением на асфальт, он предпочитал скрываться от ехидных насмешек своих подчиненных в машине. Он вылез как перепуганный, нашкодивший мальчишка и при виде разъяренного Сергея моментально растерял свой ментовский лоск.
— Понимаете, Сергей Николаевич…
— Я сказал — что здесь происходит? Кто велел их трогать? За что я вам плачу? По какому праву вы вообще посмели к ним прикоснуться?
— Она стояла близко от сцены.
— Я знаю. Она была за кулисами потому, что это специально приглашенный мной журналист. И это я разрешил там быть. Как же вы посмели их тронуть?
— Но мы подумали, что они все…
— За что вам платят деньги? Я спрашиваю — за что я плачу вам такую сумму? Чтобы вы нападали и калечили специально приглашенных мною людей?! Вы совсем лишились мозгов?!
— Я не знал….
— Вы не будете больше со мной работать! И я вычту все это из причитающейся вам суммы!
— Извините… Я не знал, что она журналиска!
Тут было самое время вмешаться, что я и сделала:
— Неправда! Я предъявила вам свою аккредитацию! И оператор был с камерой! У него бейджик на груди!
Сергей потемнел еще больше. Лицо мента стало еще более жалким.
— Все, вы уволены. Вы вообще не получите никаких денег. Мало того, что вы покалечили моих гостей, так вы еще напали и сделали мне инцидент в столичных сми? Вы понимали, на кого нападаете? И какие проблемы мне сделали? Я не только не буду больше никогда с вами работать, но еще и доложу обо всем вашему начальству. И сделаю это сам, лично!
— Но Сергей Николаевич…
— Никаких возражений я слушать не стану! Я разрываю контракт и нанимаю другую охрану! А ваше начальство заставлю провести специальное служебное расследование! Теперь немедленно выпустите всех!
— А мы никого не задерживали, это недоразумение…
— Всех выпустить — я сказал!
Из машины один за другим на свет появились мой замдиректора, перепуганный оператор, сжимавший в руках разбитую камеру и столичная журналистка, вся пунцовая от возмущения, бормотавшая так, чтобы слышали все:” поддонки…. Подниму такой скандал… узнают все… газеты… телевидение… я такое сделаю — мало не покажется!..»
— Всех выпустили?
Мент кивнул: всех.
— Теперь залезайте в машину и убирайтесь!
Тот медлил.
— Я сказал — все вон.
Кто-то ласково положил руки на мои плечи. Я подняла глаза.
— Все в порядке, милая?
Горький ком подступил к горлу, и, не способная сдержаться на последней капле нервного напряжения, я бросилась к нему на грудь, прижалась всем телом… И зарыдала, как сумасшедшая. Я рыдала, прижавшись лицом к мягкой ложбинке возле его шеи, втягивая в себя приятный запах мужской кожи, прижимаясь крепко, изо всех сил, чтобы никто не мог меня от него оторвать. Об обнимал меня, прижимал к себе, целовал мои волосы (я чувствовала мягкие прикосновения его губ), тихонько шептал:
— Все уже прошло… все будет хорошо… солнышко, успокойся… тебя никто больше не тронет…
А окружающие смотрели на нас с жутким недоумением и завидовали (я ощущала это своей спиной) — завидовали, бешено, безмозгло….
Я почти успокоилась. Мы одновременно разжали объятия. Слезы прошли. Улыбаясь, он протянул мне свой носовой платок. А потом лицо его исказилось, и он закричал:
— Да ты вся в крови!
Я посмотрела на свои руки… потом на него… действительно, на его рубашке была кровь. Подлый мент все — таки разбил мне об асфальт руку. Странно, но я совсем не чувствовала боли.