Пять мужчин
Шрифт:
То ли от вина, то ли от собственной глупости, но мне легко с ним. Я слушаю его болтовню, глотаю комплименты своим веснушкам, восхищаюсь стихами, что льются из него потоком, и кажется, пьяно влюбляюсь в его умные насмешливые глаза и пылкое красноречие.
Мы уходим вместе, спускаемся по скрипучей деревянной лестнице, у которой не хватает ступенек, бредем по улочке, спускающейся к морю, любуясь, как над миром повисает эфемерное буйство радуги.
Спускаться по старым ступеням,
Сбиваясь со счета и мыслей,
Теряться
Плюща, что сплетеньями листьев
Опутал и чувства, и стены,
И видеть, как радуга виснет
Над морем и миром степенно
Цветастой дугой-коромыслом.
Вдыхать соль и солнечность моря,
И пробовать кофе глотками,
Губами касаясь фарфора,
И тщетно пытаться руками
Объять необъятье простора.
*********
В первые секунды теряюсь, не в силах принять правильное решение. Блондин, шлепая по воде комнатными тапками, прорывается к крану и заворачивает его.
– Что вы застыли, как мумия? – кричит он. – Тащите ведро, тряпку, что у вас там есть!?
Прихожу в себя, мчусь за орудиями спасения… ведро, тряпка, совок… на ходу скидываю туфли и бегу на кухню. После пары столкновений и обмена любезностями мы с блондином превращаемся в дружных напарников по сбору вырвавшейся на волю воды. Наконец пол протерт насухо, ведро с атрибутами водворено на место. Стою посреди кухни, вздыхая по поводу свершившегося бедствия и своей порушенной красоты. Черный сидит на табуретке и жалобно мяукает.
– Не мог сообщить? – сердито спрашиваю кота. Тот замолкает и отворачивается с обиженным видом, словно говоря: «Что вы от меня хотите? Я всего лишь кот…»
– Спасибо, – говорю блондину сорвавшимся на хрип голосом.
– Не за что, – отвечает он, тоже хрипло.
Совместный труд спаял нас и настроил на мирный лад.
– Я очень вас залила?
– Не очень, но вода начала капать на кухонный стол.
– Простите, я отвлеклась, все компенсирую… – начинаю оправдываться я.
– Не слишком ли много у вас компенсаций на сегодня? – обрывает он меня. – Так и разориться можно.
Умолкаю, вспомнив, что он, возможно, грабитель и опасен. И живет в квартире этажом ниже. Почему же я никогда его не встречала? Хотя, всех ли своих соседей я знаю?
– Никак не ожидал увидеть вас, когда поднимался сюда, – говорит он.
– А я, думаете, ожидала увидеть вас?
– Думаю, нет.
– Вы живете под нами? – интересуюсь я,
– Нет, там живут мои родители. Приехал к ним, у меня небольшой отпуск.
Вот, значит, как. Теперь понятно. Приехал к родителям и решил ограбить банк.
– А-а-а… – тяну я, придумывая, что сказать.
– А у вас, кажется, праздник намечается… – наблюдательно замечает он, кивая в сторону заставленного салатами стола.
– Да, знаете, гости придут, – неопределенно отвечаю я.
– Пойду, – говорит он.
– Спасибо за помощь.
– Не
Прощаемся почти как добрые знакомые. У двери в прихожей решаюсь задать волнующий меня вопрос, попытавшись сформулировать его подипломатичней:
– Простите, не удивляйтесь, но хочу вас спросить: где вы были сегодня в два часа дня?
Он смотрит на меня удивленно.
– В два часа? А что вас интересует?
– Просто ответьте.
– Гм-м-м… Дома был, обедал с родителямию. А что?
Значит, у него есть алиби. И он не очень похож на того парня из банка. Он даже, кажется, моложе. Сколько ему, интересно? Лет двадцать… Додумать мысль не успеваю, потому что звонят в дверь.
*******
Южная ночь живет своей особой жизнью под усыпанными звездной пылью небесами, она наполнена пением цикад, огоньками светлячков, внезапно появляющихся откуда-то из черноты, запахами и шорохами, музыкой, долетающей из бара на пляже. Мы спускаемся к морю, которое дышит и шуршит, перебирая гальку. Фонарь, притулившийся на лестнице, вырывает из мрака качающуюся от легкого ветерка цветущую ветку, очерчивает на каменных ступенях круг света, который постепенно стирает темнота.
– Ты купаешься вечером? – неосторожно спросила я Стаса, когда мы бродили с ним по закоулкам парка-дендрария.
– Буквально каждый вечер, – заявил он. – А ты?– И я тоже…
Мы обнаружили множество сходных привычек: совиное стремление не спать по ночам и нежелание вставать по утрам, чтение всего без разбора и неприязнь к вынужденной деятельности. Сейчас мы спускаемся к морю, потому что, как выяснилось, оба любим ночные купания и, следовательно, имеем, как объявил Стас, авантюрные нотки в характере.
Галька уже почти остыла, отдала ночи остатки солнечного тепла. Море в темноте кажется бездонно-безбрежным, слившимся воедино с далеким горизонтом в живую колышущуюся массу. Звуки его в тишине особо отчетливы и немножко жутковаты. Я стаскиваю джинсы, стягиваю майку, вешаю одежду на перекладину железного пляжного зонта и, скрутив волосы в пучок на затылке, ступаю в волну. Несколько шагов вперед в глубину, мурашки бегут по телу, обгоняя друг друга, вдох, оханье, и я окунаюсь в первый момент кажущуюся холодной, а чуть погодя, теплой и ласковой воду. Страшно и великолепно плыть в темноте навстречу пугающей и влекущей неизвестности, иногда оборачиваясь на смутный в полумраке пляж. Ложусь на спину, раскинув на волне руки, и погружаюсь в жутковато бездонное отточенное звездами небо. За спиной слышу шум и всплески, Стас догоняет меня резкими саженками, уходит вперед, затем останавливается, машет рукой, ожидая.
Ты лежишь, раскинув руки и качаясь на волне,
Ни печали, ни разлуки, только ночь, и в тишине
Море светится, мерцая, исчезая в черноте,
Там, где звезды в водах тают, словно краски на холсте,
Кистью быстрой и небрежной нанесенные вразлет,
И покой душе мятежной бездна черная несет.
А волна, тепла, опасна, и коварна, и вольна,