Пять ночей. Вампирские рассказки
Шрифт:
С перепугу я превратил чердак в минное поле и сбежал на свой наблюдательный пункт, ожидая их прихода. И только когда они вернулись, немного успокоился. Я ведь не шел прямиком через весь дом, а поднялся по пожарной лестнице с другой стороны, так что моих следов там не осталось. А потом мне пришла в голову интересная мысль — пусть. Если они и почувствуют запах вторжения, то так тому и быть. Пусть это отныне входит в мои планы.
Тем же вечером первая попытка пойти за ними закончилась ничем. Да я ни на что и не надеялся.
Решил осуществить основной план.
Когда
Мне хотелось, чтобы они знали, что я приходил. По некоторым причинам я не был уверен, что они сбегут. Во всяком случае, надеялся на это.
Да, я все предусмотрел. Я прочитал все записи мародеров и слэйеров еще со времен Джерода Нормана, только что в музейных текстах не рылся. Я знал о них много, но далеко не все. Да все и не надо было — меня совсем не интересовала их подноготная, только один аспект, тот, что проявляется на кровавых фото Липучки Сэма.
И с чего я взял, что найду это здесь?
ЗАПИСЬ 6. Комнату я обнаружил сравнительно быстро — благодаря чувству ориентации. В ней витал тонкий и свежий запах духов и цветов — как я потом увидел, от корзины бордовых, почти черных роз на невысоком столике. Больше ничего нельзя было разглядеть, остальная часть помещения плавно уходила в тень. Была половина первого дня, но огромное окно, закрытое ставнями и тяжелыми многослойными шторами, превращало время в полночь.
Я не боюсь темноты, но все же спешно зажег свет, чтобы убить этот эффект. И зря — то, что я увидел, мне совсем не понравилось. У стены стояли две большие морозильные камеры, совершенно лишние при любом, даже авангардном дизайне. Мне даже думать не хотелось, зачем они здесь портят интерьер, зато появилось почти непреодолимое желание смыться.
Большая часть зала все еще была во тьме, создавая впечатление его бесконечности. Много, ой как много всего разного могло еще быть в этой комнате… только лучше бы потихоньку уйти и никогда об этом не узнать.
Вместо этого я сделал шаг к окну, чтобы завершить начатое глобальным проветриванием.
Вряд ли я точно мог оценить, что произошло со мной. Во всяком случае, на первый взгляд это было поразительно похоже на смерть. Когда я воскрес, горело несколько ламп, а передо мной стояла она.
Она внимательно смотрела на меня с ненавязчивым любопытством, и я на несколько секунд выпал из времени, позабыв о своей миссии. Я уже видел это лицо, но при свете оно выглядело иначе, живее и глубже. Я уже видел эти волосы, но при ближайшем рассмотрении они казались еще гуще и длиннее. Если бы она захотела, то смогла бы ими обернуться. Ее глаза поблескивали, но это не искажало их природного цвета — цвета кофейных зерен; казалось, что длинное, напоминающее чеонгсам платье-халат с переливами оттенка темного вина давало небольшую краснинку и глазам, и волосам.
В тот момент я осознал, что обездвижен. Я рванулся, но это не принесло ощутимых результатов — да в общем, никаких. Он держал меня, не сжимая, однако настолько крепко, что я чувствовал себя вмурованным в бетон. И еще я понял очевидную и ужаснувшую меня вещь, до которой просто не додумался раньше — я ведь могу просто не успеть. Ничего не успеть — ни сказать, ни сделать, просто глупо умереть и не успеть ни грамма посожалеть об этом. Сильнее я боялся разве что умереть во сне.
— Отпустите меня, — сказал я как мог злобно и снова дернулся, но его руки сомкнулись крепче, и стало больно. Отпусти, стой, не двигайся — как глупо! В кино меня всегда это раздражало: можно подумать, кто-то послушается.
— Не трепыхайтесь, юноша, — сказал он где-то рядом с ухом. — Я не хочу ничего вам сломать.
В этот момент она неожиданно поддержала меня.
— Пусти его, Калеб.
— Думаешь?
Я едва перевел дух.
— Скажите ему, чтобы убрал руки.
— Я не могу ему приказывать, — пожала она плечами. — Он делает что хочет.
— Вы должны знать. Если со мной что-нибудь случится, вы покойники.
Я сказал раньше, чем подумал, и это напомнило мне соответствующую сцену из фильма «Достучаться до небес»: когда бандит говорит двум смертельно больным, что подарит им жизнь в обмен на украденные деньги. Не уверен в направлении их мыслей, но реакция была как в фильме — очевидный каламбур вызвал обоюдный приступ смеха. Он даже почти выпустил меня из рук, дав возможность вдохнуть воздуха. Она сделала шаг ко мне, и тени выделили ее великолепные скулы, высокие, подчеркивающие глаза как дорогая рама и превращающие лицо в произведение искусства. В этот момент его руки разжались, и я быстро повернулся, боясь оказаться между ними, как в ночь нашей первой встречи. Но почему-то не вышло — они так быстро двигались, что я все еще не мог видеть их одновременно.
Он стоял спиной к окну, сложив руки и не выказывая никакого беспокойства, что неудивительно. Я поразился сходству — прежде всего те же изящные точеные скулы, разве что шире. Именно в линии подбородка и была основная разница, а глаза я едва видел, на них падали темные шоколадные тени. Он смотрел скорее на нее, чем на меня. Волосы не доставали до плеч, на светлой коже выделялась тонкая цепочка с поблескивающей капелькой золота, форму которой невозможно было разглядеть.
Наконец она стала рядом, и тут стало очевидным их несомненное не-родство: они были похожи, но не как родственники, а просто как люди одного типа. Не знаю, в чем разница, и смог бы я сделать подобный вывод в другой ситуации, но сейчас я был в этом уверен.
Когда за моей спиной оказалась только стена, стало спокойнее.
— Вы не ищейка, — сказала она.
— Много вы знаете, — ответил я со злостью.
— Нет, — Калеб снова подал голос. — Вы — не мародер.
— Какого черта спорить?!
Я не заметил, как вышел из себя, и этот всплеск подстегнула мысль о том, что они, возможно, правы.
— Ладно, пусть так, — согласилась она, не сводя с меня глаз, без страха — чистый профильтрованный интерес. — Что вам нужно?