Пять ночей. Вампирские рассказки
Шрифт:
В комнате, где я иногда сплю, Джиа повесила картину, которая мне понравилась.
Надо бы позвонить Халли. Через «не хочу».
…Я что, сказал «не хочу»?..
Конец записи.
СВЯЩЕННЫЙ ГРААЛЬ
Расскажи мне сейчас, пожалей дурака,
А распятье оставь на потом.
ЗАПИСЬ 9. Сегодня Джейсон звонил на мобильник, все пытался выяснить,
Вечером неожиданно открылась тайна морозильных камер, оказавшаяся вовсе не мрачной. Я шатался по дому в поисках, фигурально выражаясь, живой души, и нашел Джиа в их комнате.
— Хорошо, что вы пришли, Уильям, — сказала она. — Мне нужна ваша помощь.
Я подошел ближе и увидел на кафельном прямоугольнике со стоком, приведшем некогда меня в полное недоумение, кусок льда внушительных размеров. Рядом лежали несколько ножей разной формы и еще некоторые предметы непонятного назначения. Лед уже не был бесформенной глыбой, на нем проступали какие-то черты. Похоже на Калеба.
— Ясно, почему здесь так холодно…
— Температура как раз подходящая, лед едва тает. Положите руку сюда, — она взяла меня за запястье и подвела мою руку поближе к будущей скульптуре. — Ненадолго.
Холод ужалил ладонь почти до боли, лед под ней поплыл. Пальцы у Джиа были почти такие же холодные.
— Тепла недостаточно, — объяснила она, — у нас вроде разгрузочного дня. Все бы хорошо, но руки ледяные и плохо плавят.
Джиа дала моей руке прийти в норму и попросила провести пальцем еще в некоторых местах. Угловатости сгладились, портрет стал почти совершенным.
— Вы только его изображаете, Джорджия? — спросил я.
— Нет, но часто. Разве это не естественно — видеть тех, кого любишь, даже в куске льда?
Что-то подтолкнуло меня, я наклонился и провел ладонями по ледяному лицу, по линии скул, под глазами. Джиа не возражала. Оно тут же изменилось — теперь это было другое лицо, чье-то лицо. Хотя почему чье-то? Ее лицо.
— Я не знаю, как говорить с вами об этом, — ответил я наконец, приткнувшись рядом и дрожа от холода. — Наши чувства скорее всего так же различны, как способ жизни.
Джиа пожала плечами.
— Уильям, Господь не создавал любовь отдельно для каждого. Ее-то вполне достаточно одной на всех.
— Я думал, все вампиры атеисты.
Тут она рассмеялась, глядя на меня, будто я неудачно пошутил.
— Мы, дорогой мой Уильям, как никто понимаем величие Создателя и преклоняемся перед ним. Просто у каждого из нас много времени, чтобы смириться с тем, что Он — несовершенен. Однако же Он создал нас, и мы воздаем за это должное.
Джиа протянула ко мне руку, и я увидел копию крестика Калеба на ее браслете.
— Подождите, —
— Ну а кто, по-вашему, создал нас? Никто, кроме Творца, не наделен такой властью. Я не сильна в теологии, но Творец у нас однозначно общий.
Сам Калеб материализовался чуть ли не в тот момент, когда я вспомнил его. Он забрался с ногами в кресло недалеко от нас и начал выбирать музыку на ближайший час.
— Кто, как не Создатель может позволить себе так много? — подключился он с деланным равнодушием. — Он ведь сотворил и дьявола, почему же вы зациклились на нас?
— Кажется, там изначально задумывался ангел…
— Конечный результат важнее.
— Что бы вы ни думали, Он создал и вас, и нас, — сказала Джиа терпеливо. — Кто мы такие, чтобы судить Его? Мы всего лишь дети Его, и Он не делится с нами своими секретами.
— Может, в теологии вы и не сильны, зато сильны в софистике, — проворчал я, чувствуя, что русло разговора мне не нравится — как никогда не нравился анализ художественного текста. Нет лучшего способа убить очарование произведения, чем разобрать его по косточкам.
— Это не более софистика, чем все беседы о Нем. — Калеб вытянулся в кресле, наполовину скрытый тенью, только глаза блестели. — Все предположения — только домыслы, никому не понять замыслов Его и целей.
— Неисповедимы пути? — спросил я почти со злостью.
— Совершенно верно. Он дал вам власть творить себе подобных. Он дал ее и нам. Он дал вам возможность убивать — равно как и нам.
— Он дал вам силу прервать свою жизнь в любой момент, — добавила Джиа, — как и нам.
— А разве самоубийство не грех?
Она усмехнулась.
— Подумайте, Уильям, разве Он позволил бы делать то, что Ему неугодно? Он несовершенен, но Он мудр, кто с этим поспорит?
— И почему, если так, церковь считает вас нечистью?
— Церковь — не Бог, и никогда Им не была, и не говорила Его устами. Вы не задумывались, почему церковные атрибуты действуют на нас только в мифах и плохих фильмах? Потому что это с их точки зрения логично, хотя и нефункционально. Знаете, как первые модели самолетов — все в них вроде правильно, только не летают.
— К тому же в некоторых случаях мы куда лояльнее вас, — произнес Калеб. В отсвете ламп крестик сверкал на его груди почти вызывающе. — Хотя, несомненно, вы — Его любимые дети.
Я даже про холод позабыл.
— Это в каких таких случаях? Уж не в тех ли, когда жрете то, что вам не принадлежит?
— Вегетарианец да возразит мне, — пожал он плечами, — но это мы уже обсуждали. Я о другом. Мы, в отличие от вас, даем нашим детям выбор.
Я заметил, что Джиа помрачнела, будто направление разговора переставало нравиться и ей.