Пять ночей. Вампирские рассказки
Шрифт:
— Вот почему ты не убил меня тогда, — прошептала я, глядя во тьму. — Нет, они не были тебе безразличны. Просто теперь ты свободен от ненужных эмоций и счастлив,
даже если иногда кажется, что это неправильно. Я — твоя избавительница. И ты знаешь, что это правда.
Когда я открыла глаза, его не было. Время шло, а я все лежала, как парализованная, и смотрела в потолок — в остальном тело мне отказало. Но я не боялась, хотя находилась куда ближе к смерти, чем весь этот год. Все эти два года от момента аварии. То, что Демон не убил меня раньше и не убил
О тебе узнал я во вчерашнем странном сне,
Все, что я увидел, будет вечно жить во мне.
Днем я наконец поела, обрадовав желудок, который ни на что кроме алкоголя уже и не рассчитывал, но лучше мне не стало. В номере я свернулась в клубочек на кровати и попыталась заснуть — безрезультатно. На ноутбук я даже смотреть не могла. Смирившись с полным отсутствием воли, я залезла в бар, и… текилы там не оказалось. Она исчезла.
Я обшарила шкафчик сверху донизу, но результат остался тот же. Бутылка исчезла,
и я почувствовала себя совсем плохо. Текила была моей последней надеждой по одной причине — я вырубалась после первой же стопки. Джимми говорит, что у меня,
вероятно, аллергия на какое-то составляющее и это может быть очень опасно… но что делать? Один стресс на год — это еще никого не убило. Наверное. И даже если я не выпью сейчас, когда мне это так нужно, еще не факт, что я доживу до следующего Рождества.
Поэтому я спустилась в гостиничный бар.
Первое, что мне бросилось в глаза, был труп. Нет, сначала в нос — запах чего-то паленого и сладкий сигаретный дым коромыслом, а потом уже труп. Он полулежал на барной стойке со вполне безмятежным выражением лица — впечатление портила кровь,
пропитавшая его рубашку. Демон сидел рядом и развлекался тем, что выдергивал по волосинке из его кудрявой шевелюры, подбрасывал и поджигал. Я застыла на входе,
и увидев меня, он отложил зажигалку.
— Тебя что-то смущает? — спросил он. — С каких пор тебя смущают естественные вещи?
Мне сильно захотелось сказать гадость, и я ответила:
— Просто интересно, почему у него такое лицо, будто ему отсосали.
Демон и бровью не повел, просто равнодушно глянул на труп, потом на меня. Глаза его были мертвыми и золотыми.
— Ну, если учитывать полисемию глагола «отсосать», то ты, пожалуй, права. Так и было.
Я отвернулась и начала сама шарить по бару. Ни одной бутылки. Все, что угодно,
только не это. Я начала нервничать, кое-что разбила и в конце концов остановилась, пока не перебила весь бар. Вот дерьмо.
— Это ищешь?
Демон держал в руках то, что я так долго искала, все с тем же скучающим видом.
Не успела я и слова сказать, как он вылил ее на труп и даже потряс, чтобы убедиться
— Везунчик Джин. Если повезет, его сегодня еще и оближут.
Он бросил бутылку и вышел. В эту же секунду «труп» поднял голову — вид у него был уже далеко не такой счастливый, как пять минут назад. Он привстал и дотронулся до шеи — рука окрасилась в красное.
— Что со мной?.. — спросил он, уже испуганно.
— Производственная травма, — ответила я резко — и тоже испугалась. Блин. Это же не мои слова, а чьи-то чужие. А я не такая как они. Я все-таки человек.
Поэтому я промыла водкой то, что не смыла текила, и посидела с ним, пока он не пришел в себя. За эти три дня у меня уже был опыт накладывания повязок, и не осталось никакой надежды, что это будет последняя кровь, что я вижу.
Может, последняя будет моей, не знаю.
Я решила подняться на лифте, и на втором этаже ко мне присоединилась невозмутимая Сидди.
— Наверх? — спросила она.
— В номер.
— Ты разве не хочешь увидеть Эркхам?
Я не ответила, но на своем этаже не вышла — поехала выше. Пусть так. Чем бы ни закончилась эта ночь, хуже просто некуда.
В холле перед комнатой Эркхам я увидела Уильяма и Калеба. В противоположной стороне на диване сидел Демон, он даже не взглянул на меня. Сидди села рядом с ним, и они принялись мило болтать — хотя я не слышала ни слова, уверена, эта была очень милая светская беседа. Я выбрала место в уголке, подальше от них.
Уильям и Калеб не разговаривали, просто смотрели на дверь, и это оказалось заразительно. Я тоже уставилась на дверь. И она нас не разочаровала.
В проеме появилась Джорджия, в красивом открытом белом платье с высоким, почти королевским воротником. А то, что она держала на руках, по-видимому, было Эркхам.
Не могу в полноте передать это странное чувство. Но скажу одно — оно не было ни светлым, ни позитивным — ни капельки.
Она сидела на руках у Джиа, вцепившись в нее всеми конечностями. На вид Эркхам было года три-четыре, и она, может, и сошла бы за ребенка, если бы не ее руки,
слишком длинные и болезненно тонкие. Одной она крепко обхватывала Джиа за шею, а пальцы другой, больше похожие на белесые паучьи лапы, запустила ей в волосы, то ли играя, то ли держась. Ног не было видно под свободным балахоном, тоже белым,
они смыкались у Джиа на талии где-то сзади; но это были сущие пустяки в сравнении с ее головой. Эту шейку я могла бы обхватить двумя пальцами, и еще осталось бы место. Волосы Эркхам были неприятного венозно-красного цвета,
половина заплетена в косу, остальное висело вокруг лица длинными шевелящимися прядями — да, шевелящимися безо всякого сквозняка, а густая челка закрывала глаза, оставляя на обозрение очень острый подбородок и губы, две кривые бледные полоски синюшного оттенка на такого же оттенка коже.