Пять отвлекающих маневров
Шрифт:
Подумайте, в каком состоянии и при каких обстоятельствах мы нашли тело? Холодное, окоченевшее, оно лежало в воде, на мольберте стояла незаконченная картина, рядом — палитра, сумка и мастихин. Мы осмотрели все принадлежащие покойному вещи, и я сказал вам, сержант, что среди найденных предметов кое-чего не хватает и что если мы не отыщем о самое «кое-что», то Кэмпбелла убили. Помните, Дэлзиел?
— Отлично помню, ваша светлость.
— В сумке Кэмпбелла оказалось девять тюбиков с масляной краской: киноварь, ультрамарин, два желтых хрома, виридоновая зеленая, кобальт, малиновая, краппак красный светлый и лимонная. Но там не было белой! Я объяснял вам сержант, в свое время, что ни один современный художник, если он пишет маслом, не способен обойтись без белил. Они являются своего рода основой, с которой смешивают другие
Наличие у покойного белил подтверждается и взглядом на палитру, на которую художник выдавил в следующем порядке шесть красок: белую, кобальт, виридоновую зеленую, ультрамарин, хромовый желтый и краппак красный светлый.
Вы искали этот злосчастный недостающий тюбик с краской вместе со мной. Мы вывернули карманы Кэмпбелла, обыскали каждый дюйм земли, перевернули — точнее, вы перевернули, поскольку я, как благоразумный человек, сумел от этого отвертеться, каждый камень в том проклятом ручье, до самого моста. Я указывал вам на то, что, скорее всего, тюбик должен быть довольно большим, хотя не исключена вероятность, что он оказался полупустым и поэтому легким. Если бы тюбик валялся где-то поблизости, можно ли утверждать, что вы бы его обнаружили?
— Да, — подтвердил Дэлзиел. — Об этом можно говорить уверенно, ваша светлость.
— Отлично. Конечно, оставался крошечный шанс, что после смерти Кэмпбелла кто-то подошел и взял тюбик, но мы отметаем его как излишне фантастический и принимать во внимание не будем. Посудите сами: кто возьмет с места преступления всего одну вещь и оставит все остальное? К тому же состояние тела наводило на мысль, что смерть наступила намного раньше, чем вынуждала думать незаконченная картина. Кстати, доктор, хочу облегчить ваши терзания и сделать комплимент профессионализму. Несмотря на весьма уместное и оригинальное замечание Дункана, ваша оценка времени смерти совершенно верна.
— Рад это слышать.
— Итак, оставался вопрос, куда исчезли белила. Принимая во внимание все имеющиеся факты, я пришел к мнению, что, во-первых, Кэмпбелл был убит, во-вторых, картину написал убийца, и, в-третьих, он почему-то прихватил с собой белую краску.
Зачем ему понадобилось брать тюбик, спросите вы? Со стороны преступника это был очень глупый поступок, ведь отсутствие краски обязательно должно было вызвать подозрения. Отвечу, что, вероятнее всего, он забрал его неумышленно, то есть просто автоматически сунул туда, куда привык класть собственные тюбики с красками во время работы. Обратите внимание, убийца не убрал белила на обычное место — в коробку, сумку или на подставку мольберта. На земле тюбика также не было. Что остается? Скорее всего, карман. Я догадался, что нам нужно искать художника с вредной привычкой класть чужие краски, как, впрочем, и собственные, в карман.
— Вы об этом не упоминали, — укоризненно покачал головой Дэлзиел.
— Каюсь, сержант. Поймите меня и простите. Я опасался, что, если обмолвлюсь об этом, вы проявите излишнее рвение и начнете расспрашивать всех и каждого, а ведь стоило только обратить внимание убийцы на его оригинальную привычку, как о ней, равно как и о продолжении расследования, можно было бы забыть. Кроме того, такая манера могла оказаться у несколько художников. В конце концов, я вообще мог ошибиться, преувеличивая значение столь слабой улики, и счел за благо промолчать. Я начал ходить по мастерским, наблюдая за работой живописцев. Очевидно, что такую своего рода разведку я, как частное лицо, мог произвести лучше, чем полиция. Но я все же дал вам подсказку, Дэлзиел, вставив ее в ваш отчет. Каждый мог прийти к тому же заключению, что и я. Почему никто этого не сделал?
— Что теперь об этом говорить, — вздохнул Максвелл. — Продолжайте, прошу вас.
— Я задумался, зачем понадобилась вся эта возня с картиной? Для чего убийце околачиваться на месте преступления, рисуя какой-то пейзаж? Ответ очевиден: чтобы скрыть истинное время смерти Кэмпбелла. Но какое именно? Предположим, злодеяние свершилось предыдущей ночью. Это означает, что злоумышленник не имеет алиби на ночь, предшествующую убийству, или на любой другой период, необходимый ему. Однако человек, о котором идет речь, постарался создать впечатление, что смерть наступила именно утром… Следовательно, у него на это время обязательно будет железное алиби. Итак, я уже знал про убийцу четыре факта. Первое: он художник, иначе бы не смог написать картину. Второе: он имеет обыкновение класть краски себе в карман. Третье: у этого человека слабое алиби на фактический момент смерти. Четвертое: у него будет безупречное алиби на утро вторника.
Затем мое внимание привлекло то, что в машине обнаружились следы грязи. Скорее всего, их наличие предполагало, что алиби каким-то образом обеспечивается с помощью велосипеда. Дальше этих общих рассуждений я пойти не смог, потому что не знал точно, когда Кэмпбелл был убит, когда он предполагал выехать в Миннох, сколько времени требуется на то, чтобы нарисовать картину, и многое другое. Но в одном я был уверен точно — в том, что Кэмпбелл являлся чертовски склочным типом и, по крайней мере шестеро художников из ближайших окрестностей публично заявляли, что желают, чтобы он провалился в преисподнюю.
Меня смутило еще кое-что: пятеро из этих шестерых исчезли. Конечно, в том обстоятельстве, что все они вдруг в одно и то же время оказались в отъезде, в принципе, не было ничего необычного. В эти дни как раз проходила выставка в Глазго, на которую собирались несколько человек, включая Фергюсона. Я уж не говорю о ночной рыбалке и еще сотне дел, которыми каждый может заниматься, когда ему угодно. Тем не менее, факт оставался фактом: никого из предполагаемых подозреваемых на горизонте не наблюдалось, и было совершенно непонятно, в какую сторону двигаться дальше. Единственным, кто объявился, был Стрэтчен. Встретившись с ним, я убедился, что его алиби далеко от совершенства, причем речь шла не только о ночи понедельника, но и о следующем утре. Думаю, о подбитом глазе этого джентльмена и его сомнительном виде в целом лишний раз даже упоминать не стоит.
На тот момент ситуация была такова: Грэхем исчез, Фаррен исчез, Уотерз исчез, Гоуэн уехал в Лондон, а Фергюсон — в Глазго. Дома остался один Стрэтчен, да и тот безбожно врет.
Должен сказать, что Стрэтчена я исключил из списка подозреваемых почти сразу, хотя и не сомневался, что он что-то скрывает. Ведь я искал убийцу с хорошим алиби, а у Стрэтчена оно было настолько сомнительным, я бы, пожалуй, сказал, грубо сфабрикованным, насколько вообще можно вообразить. Оставалось ждать появления Грэхема, Фаррена и Уотерза: я не исключал, что они могли вернуться, привезя с собой превосходные доказательства собственной невиновности. Двумя наиболее подозрительными, на мой взгляд, выглядели Фергюсон и Гоуэн — как раз потому, что их непричастность к преступлению была подтверждена независимыми свидетельствами. Однако алиби Гоуэна охватывало и ночь, и утро вторника, поэтому наилучшим образом подходящим под все условия человеком для меня стал Фергюсон. Его версия событий оказалась именно такой, какую и следовало ожидать. Алиби, внешне несокрушимое, как скала, было неопровержимо в любом из моментов и основывалось на показаниях таких заслуживающих доверия людей, как начальники станций и автобусные кондукторы, у которых не было никаких причин для лжи, но распространялось только на утро вторника. Однако если Фергюсон действительно ехал поездом десять ноль восемь из Гейтхауса в Дамфрис, то получается, что он точно не мог нарисовать картину.
Затем начали постепенно объявляться остальные. Грэхем вообще не дал никаких объяснений своего отсутствия, поразив меня тем самым до глубины души. Я убедился, что он, единственный из шестерых, не просто имеет развитое воображение, но и обладает таким же, как у меня, типом мышления. Я буквально видел ход его мыслей, так и слышал, как он говорил себе: любое алиби будет вызывать подозрения, поэтому лучшим доказательством невиновности станет отсутствие алиби вообще. В тот момент я подозревал Грэхема больше, чем кого-либо. К тому же он сказал, что может имитировать манеру Кэмпбелла рисовать и блестяще мне это продемонстрировал. У меня возникло неприятное предчувствие, что мы ни за что не сможем прижать его, если убийца действительно он. Грэхем держался превосходно, избрав самый правильный стиль поведения — ничего не говорить, не уверившись, что это безопасно.