Пять
Шрифт:
Я удивленно моргнула - когда Крон достал его, я отчетливо почувствовала темную магию, но какую-то очень редкую ее развидность. Я могла примерно сказать направление - слово, это редкая специальность, свойственная только Камню, но мое скудное систематическое образование не позволяло вычислить большего. Хотя, конечно, как некромант я интуитивно чувствовала ее назначение и смысл, но сказать словами не могла, будто кто-то внутри меня раз за разом удалял из мозга всплывающие ассоциации.
– Ты была близка.
– Крон тем временем наскоро перелистал книжку и нашел наиболее подходящее слово.
– Это значит "змея".
–
Крон усмехнулся - чуть жестко, будто знал, о чем я думаю.
– А вот "Syau" у них переводится как "безумие", - обрадовал меня он.
– Посмотри перевод "chron", - посоветовала я. Давление прекратилось, словно его отозвали, словно им могли контролировать, и теперь Крон ощущался мной просто как Finn, и ничего больше. Зараза.
– "Возмездие", - прочел он, - а в древнем значении...
– он превосходно выдержал паузу, - "смерть".
– Как Шайю и говорила, - не к месту усмехнулся Джулиан.
Вита споткнулась и упала. Крон чертыхнулся и бросился её подхватывать, но Николас успел первым, и теперь она, опираясь на эльфийское плечо, широко раскрытыми глазами смотрела на Крона. Я знала, о чем она думает - её имя переводится как "Жизнь" c арканиольского.
Вита неуклюже оперлась на Николаса и так, слегка пошатываясь, пошла. Во мне будто кто-то попытался чуть ослабить барьер, чтобы хотя бы понять, что она чувствует (а в идеале - вообще прочесть мысли), но я себя мгновенно отдернула. Хватит рассчитывать на магию в общению с людьми. Другие же как-то без неё живут, и вроде ничего. (Тем более, после моей выходки с Кроном, пора поставить свою некромантскую натуру в угол.)
В этом и состоит большая проблема некромантов - мы не умеем понимать и объяснять. А иногда даже говорить - но это только совсем в детстве, максимум до пяти-шести лет. С детства мы можем воспользоваться своими способностями в любой непонятной ситуации, так зачем тратить силы зря?
Сначала некромантия проявляется неявно, легкими проблесками, в виде интуиции и эмпатии. Маленький некромант даже не осознает, что он её использует, но почему-то понимает, что показывать свои способности нельзя. Потом дар развивается, крепнет и уже поддаётся контролю, только вот уже сам некромант не хочет его контролировать, это же так удобно. А потом ему прививается Кодекс, он обзаводится личными принципами и правилами, однако нормально общаться без некромантии уже не в состоянии. И мы вырастаем обломками нормального человека, калеками общества, которых всегда тянет нарушить границы дозволенного, переступить через черту и наслаждаться внешним существованием таких, как все, внутри же сгорая от безумия.
– У кого-нибудь есть с собой карта?
– вдруг спросил Джулиан. Мы синхронно пожали плечами, переглянулись и частично побледнели (то есть, нам с Джулианом бледнеть уже некуда, флегматичному Николасу - не за чем, спокойному как скала Крону - не от чего, а вот Вита стала белой как снег, да).
– Можем спросить кого-нибудь из прохожих, -
– Вообще, куда мы идем?
– Куда глаза глядят, - откликнулся Джулиан. Свет вокруг был мягкий, вечерний, и беломаговская шевелюра была будто припорошена пылью.
Я почувствовала, что уже невероятно скучаю по Столице. Мне внезапно захотелось вдохнуть наш пыльный солнечный воздух, зажмуриться от обилия красок на домах, вздрогнуть от капель холодного дождя. Я соскучилась по запаху полыни и вереска, по запаху степи и солнца, этому прекрасному, неповторимому запаху родного дома. Я захотела перестать чувствовать это нескончаемое давление со всех сторон - ах, как оно мне надоело. Я захотела - да сама не знаю, чего я там захотела, одно знаю точно - хочу домой. Прямо сейчас, не откладывая, чтобы обернуться и...
...И тогда я увидела его.
Он стоял, опершись на выкрашенную закатной зарей стену, увитую против обыкновения вьюнком, вокруг него золотилась на солнце пыль, и весь он был словно бликом моего столичного солнца - такой родный и имперский, теплый, неяркий, спокойный. От него веяло апельсинами - так сильно, что я это почувствовала с шести шагов. А еще он улыбался, глядя то ли сквозь меня, то ли на меня, но улыбался - вкрадчиво, слегка загадочно и непереносимо мило.
– Шайю, - окликнул меня Джулиан. Я резко обернулась, будто меня застигли за чем-то постыдным, и мучительно покраснела. Но друзья на меня не смотрели - они о чем-то тихо переговаривались друг с другом, удаляясь от меня все дальше и дальше. Я еще раз спешно обернулась на него, он все так же стоял на месте, но глядел уже совсем в другую сторону. Мгновение пометавшись, я кинула на него последний взгляд и заспешила за быстро исчезающими за поворотом друзьями.
– О чем говорите?
– попыталась состроить заинтересованный вид я. Все мгновенно (ну, кроме разве что Виты, но она и то потом поверила) повелись и ввели меня в курс какого-то пустячного дела, которое и ногтя сломанного не стоит, но я охотно и немного наиграно подключилась к бурной дискуссии. Через несколько минут я уже не могла вспомнить, о чем же мы тогда спорили.
А еще мне невероятно хотелось оглянуться.
Занятия, в отличие от Мэглина, начинались осенью, и длились вплоть до самого конца тягуче-оранжевого лета, поэтому оставшийся месяц мы откровенно маялись дурью - гуляли, смеялись, купались в теплом августовском море, знакомились с яркими лебеннцами. Несмотря на многонациональность, шумность и налюдненность Лебенна, за лето я не сталкивалась более чем с тридцатью существами сразу, и потому в первый день занятий, двенадцатого сентября, мягко говоря, была не в себе, придя утром на Открытый день.
Но иллюзия полузаполненности зала оставалась. Это был тот самый центральный зал, в который я забрела в самый первый день пребывания здесь, стояла у вон той колонны, облокотившись на мягкую аварскую кость, и смотрела на заходящее между теми двумя перекрытиями огромное рыжее солнце. Сейчас у той колонны стояли невнятного вида парень и девушка - он какой-то весь выцветший, белесый, прозрачный, а она, наоборот, яркая, красивая, похожая на знаменитую возлюбленную благородного пирата Рафаэллу. Лицо парня показалось мне знакомым, хотя оно и было абсолютно незапоминающимся, и я сощурилась, разглядывая тонкие черты незнакомца. Какие люди: Долор!