Пятая волшебница
Шрифт:
Он нередко вспоминал о той ночи в Гетто Отверженных, когда стал рабом Сакку. Если бы не полученные от волшебниц «чары времени», он уже давным-давно кормил бы червей, Гелдон иногда задавался вопросом, а не лучше было бы, если бы она убила его прямо там, на месте. По привычке его короткие толстые пальцы прикоснулись к усыпанному драгоценными камнями железному ошейнику. Волосы встают дыбом, если вспомнить, что ему по приказу Сакку приходилось делать на протяжении всех этих лет. А как отплатить за то, что он по ее вине лишен мужской силы?
«Когда-нибудь я буду отомщен», — думал Гелдон, яростно сжимая кулаки.
Он частенько посещал
Следующие два часа Гелдон, подстегивая жеребца, под проливным дождем держал путь на юг. На дороге ему никто не встретился, что было неудивительно — чем ближе к цели его путешествия, тем пустыннее становилась местность, в особенности глубокой ночью. И вот наконец перед глазами карлика предстал город, прежде горделивый, а ныне превращенный волшебницами в медленно разрушающееся злачное место. Многие, очень многие становились узниками Гетто, но никто никогда не выходил оттуда. За исключением Гелдона.
И теперь он снова оказался у крепостного рва Гетто Отверженных.
Карлик привязал коня к одному из немногих хилых деревьев, оставшихся по эту сторону водной преграды, повесил на плечо кожаный мешок, до этого притороченный к седлу. Ремень давил на горб, причиняя боль, но что с этим поделаешь?
Без сомнения, во всем Пазалоне Гелдон был единственным человеком, входящим в Гетто и покидающим его по собственной воле. Добровольно там не оказывался никто, а если бы кто-нибудь из его обитателей знал, как оттуда выбраться, он уже давно осуществил бы это. Улыбка тронула губы карлика. Да, кроме него, никто и понятия не имел, как можно незамеченным проникнуть в город и выбраться из него наружу. Мысль об этом заставила Гелдона лишний раз почувствовать свою исключительность.
Набираясь решимости, он стоял, глядя на окружающую Гетто высокую крепостную стену и широкий, полный грязной воды ров. Карлик сознательно выбрал именно это место как наиболее удаленное от охраняемых Фаворитами городских ворот. Подойдя ко рву, он глянул вниз, на спокойную темную воду. Каждое проникновение в Гетто могло обернуться гибелью, и риск был больше обычного, когда его спину оттягивал тяжелый, громоздкий мешок. Однако выбора у Гелдона не было. Дело должно быть сделано, и притом так, чтобы стражники не заметили его ни на входе, ни на выходе из Гетто. А потом он сможет заняться поисками новых рабов для Сакку.
Карлик получше закрепил мешок на спине и сделал несколько глубоких вдохов. На последнем он задержал воздух, закрыл глаза и спрыгнул в ров.
Вода оказалась теплой и настолько густой от грязи, что Гелдон не решился открыть глаза. «Начинай отсчет, — приказал он себе, — и ищи решетку».
Карлик поплыл под водой, считая про себя. Досчитав до тридцати двух, он принялся ощупывать уходящую в воду крепостную стену и довольно быстро обнаружил то, что искал, — железную решетку. Чувствуя, что уже задыхается от недостатка воздуха, Гелдон выдернул ее из стены и опустил на дно рва.
Теперь он находился в Гетто.
Выбравшись из грязной воды, Гелдон, восстанавливая дыхание, распростерся на каменном ложе одного из неиспользуемых ответвлений коллектора, вспоминая, как впервые наткнулся на это место. Тогда, охваченный любопытством, он нырнул в заполненный водой подземный туннель, но на другом его конце обнаружил решетку. Чтобы расшатать ее, пришлось сделать не один заплыв, но в конце концов он с этим справился. И надо же — как раз той ночью, когда он собирался бежать из Гетто, на него наткнулась Сакку.
Карлик осмотрел мешок и с удовольствием убедился, что с ним все в порядке; конечно, его содержимое слегка подмокло, но осталось в целости и сохранности. Все еще тяжело дыша, он встал и, поднимаясь по пологому ответвлению коллектора, через некоторое время очутился на одной из улиц в заброшенной части Гетто.
Прижимаясь к стенам домов, Гелдон намеревался незаметно достичь первой цели своего пребывания в этом городе-тюрьме. Тьму разрывали лишь огни горящих кое-где костров, уличные масляные фонари не зажигались уже давно, да и уцелевших из них осталось не более трети. Все витрины лавочек и стекла в домах были давно разбиты. Карлик знал, что по улицам бродят шайки мародеров, нападая на всех, кто подвернется под руку, в том числе и на шлюх, у которых хватило глупости или храбрости заниматься своим ремеслом в это время суток. Здесь действовал единственный закон — закон выживания. Гелдон как-то внезапно осознал, что за три столетия многие поколения людей рождались, проживали свою жизнь и умирали здесь, понятия не имея о том, что творится во внешнем мире. В Гетто царила полная анархия. Люди жили, а вернее, существовали здесь точно дикие звери. И когда-то он был одним из них. Нет, быть рабом в Цитадели несладко, что ни говори, и все же лучше, чем провести всю жизнь в вонючем замкнутом мирке этого города.
Наконец карлик добрался до одного из узких закоулков, заканчивающегося тупиком. Там он счистил мусор с большой каменной плиты, подцепил ее за край и отодвинул. Под плитой находился деревянный ящик. Гелдон снял с него крышку и достал оттуда два предмета, без которых вряд ли мог рассчитывать уцелеть этой ночью. Первый — кинжал — он засунул за отворот сапога. Второй представлял собой грязный желтый балахон и призван был служить тому, чтобы все в городе обходили его стороной.
В таких балахонах в Пазалоне ходили прокаженные.
Одежда карлику досталась от умершего от проказы ребенка. Чтобы заполучить ее, Гелдон выполнил для убитой горем матери кое-какую черную работу. Всякий раз, когда он приходил в Гетто, это одеяние оказывало ему поистине бесценную услугу, обеспечивая полную неприкосновенность. Облачившись в него, карлик продолжил свой путь к городскому кварталу, где обитали прокаженные.
Некоторые из них попадались ему навстречу; при свете лун, проглянувших сквозь медленно расходящиеся, рваные облака, их желтая одежда была хорошо заметна. Несчастные брели, сутулясь и стараясь казаться как можно незаметнее под гнетом своей ужасной, постыдной болезни. Гелдону было жаль их, но помочь несчастным он ничем не мог.