Пятая женщина
Шрифт:
Около одиннадцати он позвонил Байбе, в Ригу. К этому времени снова полил дождь, поднялся ветер. Валландер уже только с большим трудом мог восстановить в памяти солнечные дни, проведенные в Риме.
Всю неделю, гуляя с отцом или греясь на солнце, Валландер возвращался мыслями к Байбе. Летом они вместе ездили в Данию, и в один из последних дней поездки Валландер, все еще задерганный и уставший после утомительной охоты за четырнадцатилетним убийцей, вдруг спросил Байбу, не выйдет ли она за него замуж. Она ответила уклончиво, но не отказала. Валландер знал причину ее колебаний. Разговаривая, они шли по бесконечно длинному берегу вдоль Скагена, там, где встречаются два моря, и где много лет назад Валландер гулял со своей первой женой, Моной, а позднее бродил один, в сильнейшей
Стояла почти тропическая жара. Однако побережье было странно пустынным, наверное, люди проводили время у телевизоров — шел чемпионат по футболу. Они гуляли, собирали камешки и ракушки, и Байба сказала тогда, что не знает, хочет ли снова связывать свою судьбу с полицейским. Ее муж, Карлис, майор латвийской милиции, был убит в 1992 году. Именно в это запутанное смутное время Валландер познакомился в Риге с Байбой. В Риме он спрашивал себя: сам-то он действительно хочет жениться? Нужно ли это? Зачем усложнять жизнь и связывать себя формальными узами, которые в наше время мало что значат? Его брак с матерью Линды продолжался долгие годы. И вдруг словно гром среди ясного неба: пять лет назад она заявила, что хочет развестись. Лишь теперь Валландер понемногу стал понимать и в какой-то мере даже согласился с решением Моны начать новую жизнь, без него. Увидел, что это было неизбежно. Смог оценить собственную роль в происшедшем и даже то, что в разводе был виноват прежде всего он сам: его постоянное отсутствие, его невнимание ко всему, что занимало важное место в ее жизни. Если вообще здесь можно кого-то винить. Просто люди долго шли рядом. Потом их дороги начали расходиться, но очень медленно и незаметно, и когда они наконец обнаружили это, время было упущено. Они едва-едва видели друг друга.
В Риме Валландер много думал об этом. И постепенно приходил к мысли, что действительно хочет жениться на Байбе. Хочет, чтобы она переехала в Истад. Он решил полностью изменить свою жизнь: переехать из квартиры на Мариагатан в собственный дом с садом, где-нибудь за городом. Пусть недорогой, но в хорошем состоянии, а с мелким ремонтом он управится сам. И, может быть, наконец купит собаку, о которой так давно мечтал.
В понедельник вечером он поделился с Байбой своими планами. Над Истадом снова лил дождь. Их разговор стал словно продолжением тех мысленных бесед, которые Валландер вел с Байбой в Риме. Тогда он часто обращался к ней, как будто она находилась рядом. Несколько раз, забывшись, он начинал говорить вслух. Конечно, это не ускользнуло от внимания отца. И как-то, шагая вместе с Валландером под жарким римским солнцем, отец колко, хотя и с некоторой снисходительностью, поинтересовался, кто из них двоих впадает в старческий маразм.
Байба сразу подошла к телефону. Валландер услышал, что она обрадовалась звонку. Он рассказал о своей поездке, а потом снова повторил вопрос, который уже задавал летом. На короткое время между Ригой и Истадом воцарилось молчание. Потом она ответила, что тоже думала об этом. Но все еще колеблется и не может сказать ни «да» ни «нет».
— Приезжай сюда, — предложил Валландер. — О таких вещах лучше говорить не по телефону.
— Хорошо, — сказала она. — Я приеду.
Они не договорились о времени. Это можно обсудить потом. Байба работала в Рижском университете, и ей всегда приходилось планировать отпуск заранее. Однако, когда Валландер положил трубку, он был почти уверен, что скоро начнется новая фаза его жизни. Он решил жениться.
В ту ночь Валландер долго не мог заснуть. Несколько раз он вставал, подходил к окну кухни и смотрел на дождь, на фонарь, одиноко раскачивающийся на ветру. Думал, что будет скучать по этому фонарю.
И хотя Валландер заснул поздно, рано утром он был уже на ногах. Припарковав в начале восьмого машину на стоянке возле полицейского участка, он поспешил под крышу — спрятаться от ветра и дождя. Сегодня он решил разобраться в кипе бумаг, касающихся контрабанды автомобилей. Зачем откладывать? Чем дальше, тем сильнее нежелание и острее угрызения совести. Валландер повесил куртку на стул для посетителей — пусть просохнет. Снял с полки почти полуметровую кипу бумаг по делу об автомобилях. И только начал раскладывать папки, как в дверь постучали. Валландер понял, что пришел Мартинсон.
— А, это ты! Входи! — крикнул он.
— Когда тебя нет, первым на работу прихожу я, — сказал Мартинсон. — Но с тобой соревноваться бессмысленно.
— Просто я соскучился по своим автомобилям, — ответил Валландер и показал на папки, разложенные по всему столу.
Мартинсон держал в руках какую-то бумагу.
— Я забыл вчера, — сказал он. — Лиза Хольгерсон просила тебя посмотреть…
— Что это?
— Прочти сам. Ты же знаешь, полиции приходится высказывать свое мнение по самым разным вопросам.
— Это что, предложение для обсуждения?
— Вроде того.
Валландер удивился: Мартинсон редко давал уклончивые ответы. Несколько лет назад он был активистом Народной партии и, похоже, мечтал о политической карьере. Но по мере того, как партия теряла своих сторонников, энтузиазм Мартинсона, как казалось Валландеру, ослабевал. Поэтому он решил не обсуждать с ним результаты последних выборов.
Мартинсон ушел. Валландер сел и стал читать бумагу, которую Мартинсон оставил ему. Прочитав ее два раза подряд, он ужасно разозлился. Валландер уже не помнил, когда последний раз был так возмущен. Он вышел в коридор и заглянул к Сведбергу — тот никогда плотно не закрывал дверь.
— Ты это видел? — спросил Валландер, помахивая в воздухе бумагой.
Сведберг покачал головой.
— Что это?
— Образовалась новая организация и интересуется, нет ли у нас возражений против ее названия?
— А как они хотят называться?
— «Друзья топора».
Сведберг недоуменно смотрел на Валландера.
— «Друзья топора»?
— «Друзья топора». Но они спрашивают, не будет ли, в свете событий прошлого лета, их название превратно истолковано, потому что они, видите ли, не собираются ни на кого нападать и снимать скальпы.
— А что они собираются делать?
— Насколько я понимаю, это какое-то местное краеведческое общество, которое хочет создать музей старых орудий труда.
— Ну и хорошо! А чем ты недоволен?
— Тем, что они с этими глупостями обращаются в полицию. И хоть, на мой вкус, «Друзья топора» — довольно странное название для краеведческого общества, меня возмущает, что полиции приходится тратить время на такую ерунду.
— Скажи шефу.
— Скажу, конечно.
— Только она с тобой не согласится. Нам же теперь опять нужно идти в «народ».
Валландер понимал, что Сведберг, по всей вероятности, прав. Валландер давно работал в полиции и видел, что требования к полицейским постоянно менялись, причем самым коренным образом. В особенности, когда дело касалось отношений между полицией и расплывчатой, но грозной силой под названием «общественность». Эта тень постоянно маячила у них за спиной. Общественности одинаково боялись и чиновники полицейского управления, и рядовой полицейский, боялись по одной-единственной причине: она отличалась крайним вероломством. И вот очередная попытка задобрить общественность: принято решение сблизить шведскую полицию и народ. Как практически это осуществить, не знал никто. Начальник главного полицейского управления при всяком удобном случае напоминал, что «полиция должна быть видна». Оставалось научиться исповедовать эту новую религию, но все пожимали плечами, вроде бы и до сих пор полиция ни от кого не пряталась. Раньше существовало пешее патрулирование улиц, теперь в дополнение к нему организовали маленькие мобильные велосипедные группы. Скорее всего, начальник полицейского управления имел в виду этический аспект проблемы. И вот кто-то вспомнил о старом проекте «сближения полиции и народа». Идея показалась привлекательной, ласкала слух. Неясно было одно: как реализовать ее в условиях, когда преступность растет и становится все более жестокой. Однако новая стратегия, без сомнения, предполагает, что полицейские должны находить время для ответов на вопросы, типа «Может ли новое краеведческое общество называться „Друзья топора“»?