Пятая женщина
Шрифт:
«Дом, — думал он. — И собака. И, наверно, Байба. Внешние перемены необходимы. С них и начну. А там посмотрим, что со мной будет. Нагрузка на работе всегда большая. И если наплевать на себя, то мне с ней не справиться».
Стрелки часов перевалили за двенадцать. Валландер расхаживал по автомобильной стоянке. «Скорая» уехала. Все стихло. Валландер знал, что ему многое надо обдумать. Но он слишком устал. Сейчас он мог только ждать. И двигаться, чтобы не замерзнуть.
В половине первого появился Сведберг. Он шел быстро. Валландер понял, что у него есть новости.
— Катарина Таксель живет в Лунде, — сказал он.
Валландер был весь внимание.
— Она еще здесь?
— Она родила 15 октября. И уже выписалась.
— Ты узнал адрес?
— И не только адрес. Она мать-одиночка. Фамилия отца не указана. За все время, пока она лежала здесь, ее никто не навещал.
Валландер замер.
— Тогда это, наверно, она, — произнес он. — Наверняка. Женщина, которую Эужен Блумберг называл К.А.
Они поехали обратно в участок. Прямо у въезда Сведберг резко затормозил, чтобы не задавить зайца, заплутавшего в городе.
Они уселись в пустой столовой. Где-то тихо играло радио. У дежурных полицейских то и дело раздавались телефонные звонки. Валландер налил себе кружку горького кофе.
— Вряд ли это она запихнула Блумберга в мешок, — сказал Сведберг и почесал ложкой лысину. — Мне с трудом верится, что женщина, только что ставшая матерью, стала бы кого-то убивать.
— Она промежуточное звено, — сказал Валландер. — Если все действительно так, как я думаю. Она стоит между Блумбергом и самым важным для нас на данный момент человеком.
— Ты имеешь в виду медсестру, которая ударила Ильву?
— Именно.
Сведбергу было не так просто следовать за ходом мыслей Валландера.
— Так, по-твоему, эта неизвестная медсестра появляется в истадском роддоме, чтобы увидеть Катарину Таксель?
— Да.
— Но почему ночью? Почему ей не прийти в обычное время посещений? Ведь есть же установленные часы? И никто обычно не следит за тем, кто приходит и к кому?
Валландер знал, что Сведберг задает очень важные вопросы. И чтобы двигаться дальше, Валландер должен на них ответить.
— Она не хотела, чтобы ее видели, — сказал он. — Это единственное возможное объяснение.
Но Сведберг не сдавался.
— Кто ее мог увидеть? Она боялась быть узнанной? Может, она и от Катарины Таксель скрывалась? И приходила в больницу ночью посмотреть на спящую женщину?
— Я не знаю, — сказал Валландер. — Это действительно странно.
— Есть только одно возможное объяснение, — продолжил Сведберг. — Она приходит ночью потому, что днем ее могут узнать.
Валландер обдумывал слова Сведберга.
— Например, кто-то, кто работает днем?
— Едва ли она приходит в роддом именно ночью без причины. Рискуя попасть в ситуацию, в которой она вынуждена ударить мою ни в чем не повинную кузину.
— Есть, наверное, еще одно объяснение, — сказал Валландер.
— Какое?
— Она просто-напросто не может приходить в роддом днем.
Сведберг задумчиво кивнул.
— Это, конечно, возможно. Но почему?
— Мало ли почему? Мы же не знаем, где она живет. Кем работает. И к тому же, она, наверно, хочет сохранить свои посещения в тайне.
Сведберг отодвинул кружку.
— Ее посещения наверняка были важными, — сказал он. — Она приходила дважды.
— Можно расположить эти события на временной шкале, — сказал Валландер. — Сначала она приходит в ночь на 1 октября. В час, когда дежурные как раз наиболее утомлены и невнимательны. Задерживается на несколько минут и потом исчезает. Через две недели все повторяется. То же время. Ее задерживает Ильва Бринк, но женщина бесследно исчезает, ударив акушерку.
— Через пару дней Катарина Таксель рожает.
— Женщина больше не приходит. Зато убит Эужен Блумберг.
— Может ли за всем этим стоять медсестра?
Они молча посмотрели друг на друга.
Валландер вдруг вспомнил: Сведберг не уточнил у Ильвы Бринк одну важную деталь.
— Помнишь, мы нашли пластиковую табличку в сумке Ёсты Рунфельдта? — спросил он. — Типа тех, что носят в больницах.
Сведберг кивнул. Он помнил.
— Позвони в роддом, — сказал Валландер. — Спроси Ильву, может, она обратила внимание, не было ли у женщины на халате такой таблички.
Сведберг встал и позвонил с прикрепленного к стене телефона. Подошел кто-то из коллег Ильвы. Сведберг ждал. Валландер выпил воды. Потом Сведберг говорил с Ильвой. Разговор был коротким.
— Ильва точно помнит, что у нее была табличка, — сказал он. — Оба раза.
— Она запомнила фамилию?
— Ей показалось, что на табличке не было ничего написано.
Валландер задумался.
— А что, если она потеряла первую, — сказал он. — А новую взяла там же, где халат.
— Не думаю, что мы найдем отпечатки пальцев, — сказал Сведберг. — В больнице все время убирают. И потом, она могла вообще ни к чему не прикасаться.
— Но она совершенно точно была без перчаток, — сказал Валландер. — Ильва это хорошо запомнила.
Сведберг постучал себе по лбу ложкой.
— А вдруг? Если я правильно понял объяснения Ильвы, перед тем как ударить, женщина схватила ее.
— Она схватила ее за халат, — возразил Валландер. — А на халате искать отпечатки бесполезно.
На минуту им овладело бессилие.
— И все же поговорим с Нюбергом, — сказал он. — Может, она дотрагивалась до кровати Катарины Таксель? Надо проверить. Если мы найдем отпечатки, совпадающие с отпечатками на сумке Ёсты Рунфельдта, то для расследования это будет большим шагом вперед. Тогда начнем искать те же отпечатки у Хольгера Эриксона и Эужена Блумберга.