Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— Да ни от чего, — сказал я. — Просто от старости. — «И вредности характера, черт бы его побрал, — добавил я про себя. — Точно решил, что уже прошел свою дорогу в этом мире и пора бы перебраться в другой». Он вернулся со скачек в Челтенхеме, всю пятницу проходил какой-то подавленный и отрешенный, а в субботу вечером испустил дух. Патологоанатом, делавший вскрытие, не смог назвать причину смерти. Все колесики и винтики организма работали нормально, остротой мысли дед отличался
— Но ведь он был не так уж и стар, — заметил мужчина.
— Семьдесят восемь лет, — сказал я. — И два дня.
— Совсем не старый, — сказал мужчина. — По нынешним меркам.
— Ну, для него достаточно стар, — сказал я.
Мужчина смотрел на меня удивленно.
— Просто мой дед решил, что пришла пора лечь и умереть.
— Шутите, что ли?
— Какие там шутки, я серьезно, — ответил я.
— Старый глупый жулик, — пробормотал незнакомец себе под нос.
— А вы хорошо знали моего деда? — спросил я.
— Я его сын, — просто ответил он.
Я смотрел на него, раскрыв от изумления рот.
— Так, стало быть, вы доводитесь мне дядей, — сказал я.
— Нет, — ответил он и заглянул мне в глаза. — Я твой отец.
Глава 02
— Но вы никак не можете быть моим отцом, — растерянно пробормотал я.
— Могу, — спокойно ответил он.
— Мой отец умер, — возразил я.
— А ты откуда знаешь? — спросил он. — Разве видел его мертвым?
— Нет, — сказал я. — Но просто… знаю. Мои родители погибли в автокатастрофе.
— Это тебе дед наплел?
Ноги у меня подкосились. Мне было тридцать семь лет, и все то время, что я себя помнил, я жил без отца. И матери тоже не было. Сирота. Меня вырастили дед с бабкой, которые и рассказали, что родители погибли, когда я был еще младенцем. Зачем им понадобилось лгать?
— Но я видел снимок, — сказал я.
— Кого?
— Моих родителей.
— Так ты меня узнаешь?
— Нет, — ответил я. Впрочем, снимок был крохотный, совсем старый, тридцатисемилетней давности. Так что разве я мог узнать его сейчас?
— Послушай, — сказал он. — Нет ли тут поблизости местечка, где можно спокойно посидеть?
Так что в конце концов я все же выпил пива.
Мы сидели за столиком возле бара, из окна был виден парадный круг. Мужчина в кремовом льняном костюме пояснял мне, кто я такой.
Я не знал, можно ли ему верить. Не понимал, почему дед и бабушка лгали мне. Но, с другой стороны, к чему этому внезапно возникшему незнакомцу тоже лгать мне теперь? Я не видел смысла.
— Мы с твоей мамой действительно попали в аварию, — сказал он. И опустил глаза. — А потом она умерла. — Он довольно долго молчал, точно не был уверен, что говорить дальше.
Я тоже сидел молча и смотрел на него. И не испытывал каких-то там особенных эмоций, лишь смущение.
— Почему? — спросил я.
— Что «почему»?
— Почему вы решили прийти именно сегодня и рассказать мне все это? — Я уже начал злиться — за то, что этот человек нежданно-негаданно вторгся в мою жизнь. — Почему не остались там, где были все это время? — Я даже повысил голос. — Почему не держались подальше, как было все эти тридцать семь лет?
— Потому, что захотел увидеть тебя, — ответил он. — Ведь ты мой сын.
— Нет. Никакой я тебе не сын! — крикнул я.
В баре было несколько посетителей, заскочивших выпить по маленькой, прежде чем отправиться домой. Все они обернулись и смотрели на нас.
— Ты мой сын, — тихо сказал он. — Нравится тебе это или нет.
— Но с чего это вдруг такая уверенность? — цеплялся я за воображаемую соломинку.
— Не валяй дурака, Эдвард, — сказал он, разглядывая свои пальцы.
Впервые он назвал меня по имени, и звучало это непривычно, странно. При крещении меня действительно нарекли Эдвардом, но всю жизнь называли просто Нед. Даже дед никогда не называл меня Эдвардом. За исключением тех случаев, когда особенно на меня злился или же когда я, еще ребенком, проказничал.
— Ну а вас как величать? — спросил я.
— Питер, — ответил он. — Питер Джеймс Тэлбот.
Да, действительно, отца моего звали Питер Джеймс Тэлбот. Эти имя и фамилия были выведены зелеными чернилами в моем и его свидетельствах о рождении. Я знал и помнил каждую букву в этих документах. На протяжении многих лет записи в них были единственным связующим звеном между мной и родителями. Свидетельства и еще маленькая выцветшая и измятая фотография, которую я всегда носил с собой.
Я достал из кармана бумажник, передал ему снимок.
— Блэкпул, — уверенно произнес он, изучая фотографию. — Это снято в Блэкпуле. Мы ездили туда в ноябре, посмотреть иллюминацию. Триша, твоя мама, была на третьем месяце беременности. Беременна тобой.
Я взял у него снимок и долго смотрел на молодого человека, стоявшего рядом с темно-зеленым «Фордом Кортина». Прежде я проделывал это сотни раз. Потом поднял глаза на человека, сидевшего напротив, снова взглянул на снимок. Я вовсе не был уверен, что это один и тот же человек, но и сказать, что это не одно и то же лицо, не мог.