Пятьдесят на пятьдесят
Шрифт:
— Ты уж поверь, это я, — сказал он. — А это моя первая в жизни машина. На этом снимке мне девятнадцать.
— А маме сколько было? — спросил я.
— Вроде бы семнадцать, — ответил он. — Да, точно, ей тогда только что исполнилось семнадцать. Я еще тогда пытался научить ее водить машину.
— Рановато вы начали.
— Да… пожалуй. — Он смотрел смущенно. — Мы не планировали заводить детей. Так уж вышло. Сюрприз.
— Спасибо, — саркастически
— Когда был сделан этот снимок, нет.
— Ну а когда я родился? — спросил я, не уверенный, что хочу знать ответ.
— О, да, — уверенно ответил он. — Тогда уже были.
Странно, но я испытал нечто похожее на облегчение, узнав, что являюсь законнорожденным. Впрочем, какое это имеет значение, особенно теперь? И все-таки, решил я, имеет. Это означало, что отношения между родителями были серьезные. Возможно, даже была любовь. Им было небезразлично, по крайней мере тогда.
— Почему ты уехал? — спросил я. Главный вопрос.
Он ответил не сразу, сидел и смотрел на меня.
— Испугался, наверное, — после паузы ответил он. — Когда твоя мама умерла, я понял, что с младенцем без жены мне не справиться. Вот и сбежал.
— Куда?
— В Австралию, — сказал он. — Но не сразу. Сперва завербовался на торговое судно под флагом Либерии, в ливерпульских доках. Плавал на нем, повидал весь мир. Потом сошел в Мельбурне и остался там.
— Зачем теперь вернулся?
— Подумал, неплохая идея, — ответил он.
«Идея — хуже некуда».
— На что рассчитывал? — спросил я. — Что я брошусь к тебе с распростертыми объятиями, и это после всего, что было? Я считал тебя погибшим. И вот еще что. Думаю, для меня было бы лучше, если б ты действительно погиб.
Он смотрел на меня печальными глазами. Наверное, я все же переборщил.
— Ну, — начал я, — определенно было бы лучше, если б ты не вернулся.
— Но я хотел увидеть тебя, — сказал он.
— Зачем? — громко спросил я. — Ведь все эти тридцать семь лет ты меня видеть не желал.
— Тридцать шесть, — поправил меня он.
Я горестно всплеснул руками.
— Еще того хуже. Ведь это значит, ты сбежал, когда мне исполнился год. Как мог отец совершить такое? — Я снова разозлился, причем не на шутку. Пока что самому мне Бог детей не послал, но это вовсе не означало, что я их не хотел.
— Прости, — сказал он.
«Этого явно недостаточно», — подумал я.
— Так что все же заставило тебя приехать именно сейчас? — спросил я. — Почему не решался на протяжении стольких лет?
Он сидел прямо передо мной и молчал.
— Ведь ты даже не знал, что твойотец умер. Ну а мать, моя бабушка? Ты ни разу не спросил о ней.
— Я хотел видеть только тебя.
— Но почему именно сейчас? — снова спросил я.
— Я долго думал об этом, — сказал он.
— Только не пытайся сказать, что тебя вдруг одолели муки совести, — выпалил я и иронически расхохотался.
— Эдвард, — строго заметил он, — тебе эта язвительность не к лицу.
Смех так и застрял в горле.
— Ты не имеешь права указывать мне, как себя вести, — со всей серьезностью сказал я. — Ты потерял это право, когда удрал.
Он смотрел на меня, как побитая собака.
— Так что тебе надо? — спросил я. — Денег у меня нет.
Тут он резко поднял голову.
— Мне не нужны твои деньги.
— Тогда что? — спросил я. — Только не говори, что нужна любовь. Не получишь.
— Ты счастлив? — неожиданно спросил он.
— Просто безмерно, — солгал я. — Каждое утро вскакиваю с постели, и сердце переполняет радость от наступления нового чудесного дня.
— Ты женат? — спросил он.
— Да, — ответил я, не вдаваясь в детали. — А ты?
— Нет, — ответил он. — Уже нет. Но был женат. Дважды. Вернее, трижды, если считать твою маму.
Я подумал, что маму стоило посчитать.
— Дважды овдовел, один раз развелся, — сказал он с кривой улыбкой. — Вот в таком порядке.
— А дети? — спросил я. — Не считая меня?
— Двое, — ответил он. — Девочки.
Стало быть, у меня есть сестры. Единокровные.
— И сколько им теперь?
— Ну, обеим уже за двадцать. Вернее, под тридцать. Мы не виделись лет эдак… пятнадцать.
— Смотрю, у тебя выработалась стойкая привычка бросать своих детей.
— Да, — задумчиво откликнулся он. — Наверное, ты прав.
— Так почему бы тебе не оставить меня в покое не отправиться искать их?
— Зачем искать, я знаю, где они, — ответил он. — Обе не желают меня видеть, категорически. Винят в смерти матери.
— И она тоже погибла в автокатастрофе? — спросил я, осознавая, что поступаю довольно жестоко.
— Нет, — тихо ответил он. — Морин покончила с собой. — Он умолк, какое-то время просто сидел и смотрел на меня. Я тоже не сводил с него глаз. — Я обанкротился, и, узнав об этом, она проглотила столько таблеток, что лошадь можно было убить. Я вернулся домой из суда и увидел у дома судебных приставов. А в доме ее, мертвую.