Пятерка с хвостиком и другие веселые повести
Шрифт:
— Слушай, а… давай вернёмся.
— Зачем? — Шурочка покраснела.
— Не знаю… Но…
— Вообще… правильно. Как будто бы украли что-то и удираем.
— Ага…
— Идём, — решительно сказала Шурочка.
Когда они выглянули из-за угла, то увидели, что Кум Цыбуля с виноватым видом говорит что-то брату Алёше, а тот растерянно чешет затылок.
Скрываясь за пустыми ящиками, они подошли ближе.
— Так сколько всего, говоришь? — спросил брат Алёша.
— Да, наверное, штук двадцать, я думаю, — вздохнул Кум Цыбуля.
— А ну, прикинем на весах.
Алёша быстренько насыпал яблоки в одно ведёрко, во второе,
— Та-ак!… Три двести. Плюс два семьсот… Ну, набросим ещё для верности килограммчик. Может быть, ты ошибся, ты же не считал… Не будем государство обманывать. А то про нашего брата, работника торговли, только и знают: «хапуги», «спекулянты»… Мы же с тобой не такие, правда? И никогда не будем…
Кум Цыбуля молча кивнул.
— Выходит, килограммов шесть с половиной — семь. Пусть будет семь. Цена за килограмм известна. Таким образом…
Он решительно полез в карман, вынул кошелёк, начал отсчитывать деньги.
— Не вешай, братишка, нос. Мы с тобой люди рабочие. Можем себе позволить угостить друзей. Даже целый класс. Шурочка и Антоша переглянулись.
— У тебя что-нибудь есть? — прошептала Шурочка. Антоша вытрусил карманы, вздохнул:
— Двадцать три копейки…
— Давай! У меня сорок.
Брат Алёша изумлённо вытаращился на неё, когда она, неожиданно появившись, протянула ему деньги.
— Что такое?
— За яблоки… У нас просто сейчас больше нету. Алёша улыбнулся:
— Да нет. Не надо. За угощение же не платят.
— Какое там угощение! — воскликнула Шурочка. — Свинство с нашей стороны, а не угощение!
— Думали, работники торговли… всегда найдут… — пробормотал Антоша.
— Слушайте, а знаете что!… — неожиданно встрепенулась Шурочка.
На следующий день из четвёртого «А» на продлёнку не остался никто.
Зато в овощном магазине у Ботанического сада такого количества добровольных помощников ещё не видели никогда. Одни носили пустые ящики, другие убирали, третьи помогали продавцам — работа нашлась всем. Даже Гришка Гонобобель и Люська Заречняк, которые Шурочкину идею сначала встретили без всякого энтузиазма и с которыми пришлось провести разъяснительную работу, и те не отставали.
В коллективе всегда работается весело. Снова тот же «закон большинства».
В этот день никто не съел ни одного яблока. Хотя всех угощали. И яблоки были вкуснейшие — «Слава победителям».
Первая тайна четвёртого «А». (Продолжение)
Вот тогда-то, в сентябре месяце, в начале учебного года, после случая с Кумом Цыбулей, и появилась первая тайна четвёртого «А».
Появилась она на следующий же день после того массового прогула продлёнки, за который у пионерского актива во главе с Шурочкой Горобенко были, конечно, неприятности. Потому что прогул всё-таки прогул и пионерский актив существует не для того, чтобы возглавлять прогулы, а для того, чтобы с прогулами бороться. И в следующий раз благородные поступки в сочетании с трудовым воспитанием надо непременно сочетать ещё и с пионерской дисциплиной. Всё это говорила пионервожатая Оксана, а Шурочка слушала и во всём соглашалась. Она прекрасно знала, что с вожатыми спорить не рекомендуется, а рекомендуется признавать свои ошибки и обещать их исправить. Этому опять-таки научила её Оксана.
Так вот, на следующий день после того случая, придя в класс, Кум Цыбуля увидел на своей парте листок из тетради в линейку, сложенный вдвое. Он его развернул и сперва удивлённо, а затем смущённо хмыкнул:
— Хм, хм… А это что такое?
Первой заглянула ему через плечо Наталочка Приходько, сидевшая с ним за одной партой. А потом уже Люська Заречняк и Гришка Гонобобель, сидевшие за ними.
На листке было написано синими печатными буквами «Кум Цыбуля» и красным карандашом выведена цифра «пять». Причём полукруг внизу у пятёрки закручивался в маленький бублик и заканчивался смешным хвостиком.
— Пятёрка с хвостиком! Хи-хи! — хихикнул Гришка Гонобобель. — Кто это тебе подбросил?
Кум Цыбуля удивлённо пожал плечами.
Четвёртый «А» был заинтригован.
Судя по тому, что стояла пятёрка, а не единица и не двойка, следовало, наверное, воспринимать это как что-то положительное. Значит, кто-то хотел отметить Кума Цыбулю.
Но кто?
Кто-то из класса?
Возможно…
Кума Цыбулю в классе любили, и после приключения с яблоками для этого были, как говорится, все основания. Но почему таким странным образом? Казалось, до сих пор никто не проявлял склонностей к подобному таинственному благородству.
К тому же никто в классе пятёрки с хвостиком не выводил. У всех пятёрки были нормальные, без хвостиков.
— Может, Глафира Павловна? — сказала и покраснела Тая Таранюк.
— Или пионервожатая Оксана? — задумчиво сказала Шурочка.
— А… а может быть, сам Вадим Григорьевич? — опять покраснела Тая Таранюк.
Четвёртый «А» переглянулся.
Это предложение ни у кого не вызвало категорического протеста.
Директор школы Вадим Григорьевич был человеком необыкновенным.
Любил всё новое, прогрессивное, неожиданное. И смело, как говорится, воплощал всё это в жизнь.
Школа у них была особенная — последнее слово науки и техники. Классы покрашены во все цвета радуги. Те, что окнами выходят на юг, — в так называемые холодные тона: синий, голубой. А те, что на север, — в тёплые: жёлтый, красный, оранжевый. Коридоры были голубые. Учёные ведь считают, что когда дети выходят из красного класса в голубой коридор, это создаёт у них смену впечатлений и психологически успокаивает.
Столовая была апельсиновая. Апельсиновый цвет, оказывается, больше всего возбуждает аппетит.
Сам Вадим Григорьевич тоже очень тонко, как говорится, использовал цветовую гамму. Глаза у него были голубые, и в весенне-летний сезон он носил голубые костюмы, отчего седина его приобретала явный голубой оттенок. (Правда, Люська Заречняк утверждала, что когда директор надевает голубой костюм, то специально моет в тот день голову подсинивающим шампунем «Фантазия». Но это, конечно, враки.) Во всяком случае, на директора приятно было смотреть. Особенно когда он улыбался. У Вадима Григорьевича была ослепительная, лучезарная улыбка, и когда в своём голубом костюме он ещё и улыбался, то казалось, что с безоблачного неба сияет ясное солнце. Но Вадим Григорьевич улыбается не всегда и не всем. Нарушителям дисциплины и двоечникам Вадим Григорьевич не улыбается никогда. Он улыбается только отличникам и активистам, которые «поддерживают его прогрессивные идеи, направленные на усовершенствование учебного процесса», как говорит завуч Вера Яковлевна. А идей у Вадима Григорьевича множество, потому что «энергии у него (как говорит опять же таки Вера Яковлевна) не меньше, чем у атомной электростанции».