Пятеро на леднике
Шрифт:
— Как доехали? — Он улыбается робко, точно извиняется.
— Хорошо, отлично, — говорю я громко. С дедушкой мне хочется говорить громко.
Он встает и улыбается. Я стою между дедом и его правнучкой и не знаю, что делать и говорить. Если бы мама была, она бы живо все привела в движение, каждого бы расшевелила.
— Вы надолго? — спрашивает дедушка, продолжая стоять.
— Садитесь, дедушка, — говорю я, — меня на три дня отпустили, дедушка.
Мы пьем чай. Аленушка уже освоилась и забралась
Я смотрю на дедушку и вспоминаю его за работой. Он много поработал на своем веку. Косил, молотил хлеб, рыл землю… У него и сейчас ладони не распрямляются, так привыкли к лопате, к лому.
После чая я мою посуду, а дедушка достает тонкую ученическую тетрадку, долго ищет карандаш, долго надевает очки.
Мы с Аленушкой идем в магазин. У калитки меня хлопает по плечу чья-то могучая рука. Оглядываюсь — Толька. Ну и верзила! Все лицо забрызгано веснушками, чайного цвета глаза смеются.
— Здорово, Куба! — говорю я. — Прибыл на родину.
— Это мой папа, — говорит Аленушка и показывает на меня.
— Всю Волгу прошел или нет? — спрашивает Толька.
— Чуток осталось.
Выходим на улицу, говорим о том о сем. Мне так и не терпится спросить про Ирку.
— Ну как насчет рыбалки? — спрашиваю я.
— Хоть сегодня махнем. Хочешь?
— Еще как. Да вот на руках человек. — Я киваю на Аленушку. — И мать уехала.
Я вижу Иркин дом. Как мне хочется спросить о ней!
— Где работаешь, Толька?
— В большой химии.
— Силен. Ну а как ребята?
— Седой на кожзаводе. Челюсть учится.
— А Католик?
— В армии.
— Ну а Ирка? — спрашиваю я равнодушно.
— Кармен? Занимается спортом. На рапирах. Так завтра поедем рыбалить? Ну, я побежал на работу.
Толька бросается за трамваем, вскакивает на ходу.
Мы с Аленушкой идем в магазин.
— Как ты живешь? — спрашиваю я Аленушку.
— Хорошо. А мама скоро приедет?
— Скоро.
— А ты мне купишь бусы?
— Куплю.
— Ты не уедешь?
— Нет.
— Ты маму дождешься?
Уже знойно. За садами слободки пробасил трехпалубный. Ползут баржи. Начался первый день моего короткого отпуска. Я чувствую радость и грусть — быстро пройдут дни…
Я покупаю Аленушке шоколадку за рубль пятьдесят.
— Понеси меня, — просит она.
Я поднимаю ее на руки и иду медленно, солидно…
Навстречу мне идет женщина с ребенком, старичок с бородкой ведет карапуза. У всех у нас дети. Я приношу Аленушку домой.
— Ложи ее спать, — говорит дед. — А потом я тебе кое-что прочитаю. — Он улыбается робко.
Я укладываю девчушку. Она не хочет спать одна, обхватывает меня за шею руками и просит рассказать сказку. Я рассказываю, как мы плыли по морю и поймали большую рыбу. Мы ее разрезали, а из нее выскочил волшебный старичок и говорит… Что же он говорит? Аленушка раскрыла рот, ждет… Что же говорит старичок? Ага. Старичок говорит: спи, спи, Аленушка. Будешь спать, тогда подарю тебе зайчика… Спи, спи, Аленушка.
От нее пахнет молоком, а от волос — свежим сеном.
— Мы поедем на пароходе?
— Поедем, если будешь спать.
Она закрывает глаза, я осторожно освобождаю свою голову из ее рук и выхожу в зал. Здесь дед поджидает меня с тетрадкой.
— Я тут написал стихотворение, послушайте, — говорит он. — О разоружении.
И, поднеся тетрадку близко к лицу, читает:
Весь мир на словах разоружается А на деле вооружается.Дедушка никогда не пишет о своей жизни, о тяжелом труде и заботах. Его волнует другое — борьба за мир, великие исторические деятели, полководцы, гении, философские и нравственные вопросы — добро и зло, величие и подлость…
— Молодые разве так напишут? — спрашивает меня дедушка и читает еще.
Я хвалю стихи, потому что дедушке восемьдесят пять лет.
— Ты, Боря, зайди обязательно в редакцию газеты, — говорит дедушка, волнуясь, и в волнении переходит на «ты». — Зайди непременно. Узнай там, как они оценивают.
После обеда я опять гуляю с племянницей. Я хожу мимо Иркиного дома. Вспоминаю, как в прошлом году я ее почему-то три раза подряд провожал. А потом, засыпая, думал о ней. И когда просыпался утром — тоже о ней. Я приходил после школы к ее двору, хотя мы ни о чем не договаривались. Она выходила, и мы шли на Волгу. Все люди точно отдалились от нас.
Мы как будто стали совсем легкими и парили где-то над землей. Потом мы бежали в воду. Мы хохотали и плавали — вроде бы вместе со всеми — и одни.
Когда я поцеловал Иру, губы ее были такие холодные от купания и нос был холодный, а дыхание теплое. На другой день я не пошел в школу и ловил рыбу, чтобы принести ей.
Я принес рыбу, она засмеялась и сказала:
— Не выдумывай.
А ее мама, красивая женщина с темным пушком над верхней губой, поглядела на нас испуганно и сказала:
— Ира, сегодня ты никуда не пойдешь.
И спросила меня:
— Ты перешел в следующий класс?..
Я беру Аленушку на руки и иду к их дому. Около скамейки Ирина мать выбивает ковер.
— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна! — оказывается, я помню ее имя, отчество.
— Здравствуйте, молодой человек, — говорит она и колотит ковер палкой так, что пыль летит на нас.
— Где Ира?
— Ира готовится к экзамену с подругой…
Я понуро плетусь с Аленушкой обратно, на свою сторону.