Пятеро в лодке, не считая седьмых
Шрифт:
– Ничего не выйдет, - все еще обижаясь, буркнул Чертослепов.
– Это будет подделка документа. Вот если бы здесь был наш директор...
– А заодно и печать, - пробормотал Шерхебель.
– Слушайте, а что если обратиться к местной администрации?
– Ох!..
– страдальчески скривился замдиректора, берясь за поясницу. Знаю я эту местную администрацию...
– А я все же попробую, - задумчиво сказал Шерхебель, свивая документ в трубку.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗ-ЗА ОСТРОВА НА СТРЕЖЕНЬ
1
Не
Сам Афанасий, конечно, понятия не имел об этой мрачной легенде, но к весне стал замечать, что местность в последние дни как-то обезлюдела. Чтобы найти живую душу, приходилось шагать до самой дороги, а поскольку бороды у всех в это время года еще покрыты инеем, то Афанасий требовал, чтобы живая душа скинула шапку. Блондинов отпускал.
Поэтому, встретив однажды посреди леска, чуть ли не у самой землянки, брюнета в дорогом восточном халате, Афанасий был крепко озадачен.
– Эх, товарищ Филимошин, товарищ Филимошин!..
– с проникновенной укоризной молвил ему брюнет.
– Да разве ж можно так обращаться с доспехами! Вы обомлеете, если я скажу, сколько сейчас такой доспех стоит...
На Афанасии была сияющая, хотя и побитая, потускневшая местами, броня персидской выковки.
– Доспех-то?
– хмурясь, переспросил он.
– С доспехом - беда... Скольких я, царствие им небесное, из кольчужек повытряс, пока нужный размер нашел!.. Ну заходи, что ли...
Шерхебель (ибо это был он) пролез вслед за Афанасием в землянку и тут же принялся рассказывать.
– Ну, я вам скажу, двор у хана Батыя!
– говорил он.
– Это взяточник на взяточнике! Две трети сбережений - как не было... Хану - дай, - начал он загибать пальцы, - женам его - дай, тысячникам - дай... Сотникам! Скажите, какая персона - сотник!.. Ну да Бог с ними! Главное: дело наше решено положительно...
– Дело?
– непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.
Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и, отмотав с себя два слоя дефицитной парчи, извлек уже знакомый читателю рапорт о том, что гребное устройство непременно достигнет пристани Баклужино в такое-то время. Дата прибытия была исправлена. Чуть ниже располагалась ровная строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.
– "Исправленному верить. Хан Батый", - сияя, перевел Шерхебель.
Афанасий задумчиво его разглядывал.
– А ну-ка прищурься!
– потребовал он вдруг.
– Не буду!
– разом побледнев, сказал Шерхебель.
– Смышлен...
– Афанасий одобрительно кивнул.
– Если б ты еще и прищурился, я б тебя сейчас по маковку в землю вбил!.. Грамотку-то покажи-ка поближе...
Шерхебель показал.
–
– сурово спросил Афанасий.
– Ой, что вы!
– Шерхебель даже рукой замахал.
– Сам Батый никогда ничего не пишет - у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему, неграмотный. В общем, все как везде...
– А печатей-то наляпал...
– Красная - для внутренних документов, синяя - для зарубежных, пояснил Шерхебель.
– Так что я уж на всякий случай обе...
Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый голос запел с надрывом:
– Ах, умру я, умру... Пахаронют миня-а...
Шерхебель удивился. Афанасий пригорюнился. Из левого глаза его выкатилась крупная богатырская слеза.
– Входи, бедолага...
– прочувствованно пробасил Афанасий.
Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку ношеной лисьей шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и с княжьего плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за зиму крест.
– Хорошие новости, товарищ Альбастров!
– снова воссияв, приветствовал певца Шерхебель.
Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и не верил ничему. Наконец взял документ и обмер над ним минуты на две. Потом поднял от бумаги дикие татарские глаза.
– Афанасий!
– по-разбойничьи звонко и зловеще завопил он.
– А не погулять ли нам, Афанасий, по Волге-матушке?
– И то...
– подумав, пророкотал тот.
– Засиделся я тут...
– Отбить у татар нашу лодку, - возбужденно излагал Шерхебель. Разыскать Чертослепова...
– И Намазова...
– с недоброй улыбкой добавил электрик.
2
Отгрохотал ледоход на великой реке Итиль. Намазов - в дорогом, почти как у Шерхебеля, халате и в сафьяновых, шитых бисером сапожках с загнутыми носками - прогуливался по берегу. На голове у Намазова была роскошная лисья шапка, которую он время от времени снимал и с уважением разглядывал.
Его только что назначили толмачом.
Где ж ему было заметить на радостях, что под полутораметровым обрывчиком покачивается отбитое вчера у татар гребное устройство, а на земле коварно развернут сыромятный арканчик электрика Альбастрова.
Долгожданный шаг, мощный рывок - и свежеиспеченного толмача как бы сдуло с обрыва. Он лежал в гребном устройстве, изо всех сил прижимая к груди лисью шапку.
– Что вы делаете, товарищи!
– в панике вскричал он, мигом припомнив русскую речь.
– Режем!
– коротко отвечал Альбастров, доставая засапожный клинок.
Шерхебель схватил электрика за руку.
– Вы что, с ума сошли? Вы его зарежете, а мне опять идти к Батыю и уточнять состав экипажа?
Электрик злобно сплюнул за борт и вернул клинок в рваное голенище.