Пятнадцать ножевых 4
Шрифт:
— Подавился!
Поймать Анатолия Варфоломеевича я не успел — тот подскочил сзади к бородачу, решив показать прием Геймлиха. Обхватил его руками, втиснул кулак под эпигастрий и начал давить. И тут же получил в репу от правого собутыльника. Упал.
Тут уже вмешался я. Откинул прочь левого, закричал:
— Да вы охренели?! Он же давится!
— Да не давлюсь я, — очнулся бородач, сел на стул. — Это я так смеюсь.
Тут все конечно, заржали. Даже огребший в глаз Крестовоздвиженский. Официант принес доктору лед, он приложил его к голове. На столе появилась анестезия — новые кружки с Жигулевским.
— Нет, нет, — запротестовал я. — Мне хватит. Допью пиво и пойду. Еще дела сегодня.
Теперь на такси домой придется ехать, а потом вечером за машиной возвращаться. Потому что с пивным выхлопом за руль садиться — себе дороже.
Дождался с учебы Аню, почистил двадцать пятый раз зубы, и поехали с ней к старшему поколению. За это время пара кружек пива точно выветрилась, но на всякий случай полость рта освежил. Для верности буржуинскую жевательную резинку в рот засунул. Подруга принюхалась и дала добро. Так что сначала на Калининский, потом уже с удобствами. И вообще, пора отправлять Азимову на курсы вождения. Буду тогда спокойно употреблять алкоголь в нужных организму количествах.
Только сели в машину, Аня зачем-то включила радио. Я уже думал, что из следующей поездки можно бы привезти какую-нибудь магнитолу, пусть установят ее вместо этого кошмарного «Урал-авто», а то радио «Маяк», конечно, та еще радиостанция. Слушайте, Иван Кузьмич, свои «Валенки», и не выпендривайтесь. Кстати, именно они сейчас передавали в эфир какую-то жуть про сияющую лампочку шахтера.
— Ты моей смерти хочешь, — взмолился я. — Выключи, пожалуйста.
— Да я новости послушать хотела, — объяснила Аня.
— На «Маяке» выпуски новостей раз в тридцать минут, осталось десять. За это время мы уже у твоих будем. А что ты хотела узнать? О рекордных надоях?
— Девчонки говорили, что в Норильске самолет разбился, думала, скажут.
— С каких это пор в наших новостях начали рассказывать о советских авиакатастрофах? Надо тогда не «Маяк», а Би-би-си слушать. Но дома это делать нельзя.
— Почему? В квартире стоят «жучки»?
— Ты слишком высокого мнения о нас. Будут еще чекисты тратить на такую мелочь ценный ресурс. Тут за стенкой такая прослушка, что никаких приборов не надо.
— Эта смешная пожилая дама? Оксана Гавриловна?
— А ты думала, ее только наши постельные забавы интересуют? Как бы не так.
И я рассказал краткую историю зависти, доносительства и попыток сжить молодое дарование со свету. И про последний сюрприз не забыл сообщить. Подписок о неразглашении с меня никто не брал почему-то.
— Вот это тварь, — протянула подруга. — Надо ей отомстить как-нибудь. Вот, придумала! Маме как-то делали уколы витаминов, один был ужасно вонючий, даже закрытую ампулу в руки возьмешь, и отмыть запах потом очень трудно. Мы наберем шприц — и через замочную скважину пшикнем ей! Здорово, да?
— Ты бы еще предложила дверь эпоксидкой заклеить, или спички в замке сломать. Детский сад твоя месть. К тому же у нее будет доказательство, что я ей пытаюсь навредить. Надо придумать что-то такое... нестандартное. Потом обсудим, приехали, — сказал я и, наклонившись, открыл Ане дверцу.
— Эй, молодежь! — услышали мы мужской голос сзади. — Куда собрались?
— Вот вас то мне и надо! — улыбнулся я. — К вам, конечно.
Мне Азимов-старший был нужен для продолжения переговоров по гаражу. Трудности были даже не в сумме, пай в гаражно-строительном кооперативе стоил пять тысяч, это собрать можно было. Дело в том, что принять туда могли. Или нет. Надо было найти подходы к председателю. И не просто дать ему на лапу, а вручить что-то хорошее и дефицитное. Да еще и угадать, чтобы не много было, но и не мало. Короче, всё по-советски.
— Пойдемте, нечего на улице торчать, — сказал Александр Иосифович, и подтолкнул нас ко входу в подъезд.
Азимова-мама сидела у телефона и обсуждала последние светские новости.
— ...если бы ты знала, Майечка, как он страдал! Три года не снимали, копейки заработать не давали, и выпустили чуть не в одних штанах! Что, нельзя уже в синагогу сходить человеку? Народного артиста! Стыдно должно быть! Да такие как Крамаров раз в сто лет рождаются!
Тема с артистом обсасывалась на каждом углу больше месяца. Меня даже спрашивали, не довелось ли мне встретиться с Савелием Викторовичем в бытность за границей. И никого не волновал тот факт, что я был в Цюрихе, а Крамаров летел через Вену. Там же всё рядом!
Если честно, мне было по барабану. Ну уехал, и что? Сейчас, небось, организовали чёс по всем местам, где хоть доллар срубить можно на рассказах о тоталитарных ужасах СССР. Да и потом он устроится, голодать не будет. Стадионы, как в Союзе, собирать не получится, но и с протянутой рукой просить подаяние не придется.
Мы с будущим тестем уединились на кухне, где хозяин тут же включил приемник, с переменным шипением начавшим транслировать знаменитую легкую оркестровую музыку. И здесь прослушки боятся? Я вспомнил орловскую Бэллу, которая все переговоры вообще в ванной проводила.
Как же мысли у людей сходятся! За положительное решение просили привезти автомагнитолу. Хорошо, хоть без акустики. И ладно, потерплю радио «Маяк» еще какое-то время. Зато гараж будет мой. А такое добро с годами только дороже становится.
Естественно, нас приглашали остаться на ужин, но мне пора было бежать. Аня быстро побросала в сумку вещи, за которыми, собственно, и приехала, и мы помчались домой. Высадив ее у входа в двор, я поехал на встречу с Паульсеном. В экзотическом месте: метро «Киевская» кольцевой линии. Так что я свою машину у входа в подземку припарковал и пошел к турникетам. Можно было бы и не выпендриваться, а пешком пройтись, но это не последнее мероприятие на сегодня.
Никакой конспирации с этим шведским швейцарцем. Из вагона вышел как из кареты, оглянулся, заметил меня, и попер ледоколом, никуда не сворачивая. Была бы за ним слежка — спалили бы в три секунды. Мы прошли и сели на свободную мраморную скамейку в вестибюле, как раз напротив изображения Пушкина, рассказывающего украинским крестьянам анекдот на французском языке. Флегматично взирая на великого поэта, Фредерик подвинул ко мне номер «Вечёрки». Не глядя, я ощупал газету, чтобы не выронить конверт, находящийся внутри, взял ее поудобнее и двинулся к эскалатору. Ни единого слова произнесено не было. Да и к чему эти церемонии? Появится нужда — поговорим.