Пятое Правило Волшебника, или Дух Огня
Шрифт:
Ингер расплылся в улыбке, будто его только что поцеловала симпатичная девчонка на ярмарке.
– Благодарствуйте, мастер Кэмпбелл. Очень любезно с вашей стороны. Вы правы, я действительно горжусь своей работой. Многие не столь любезны, как вы, и не замечают этого. Вы действительно хороший человек, как о вас и говорят.
– Я стараюсь, как могу, помогать людям. Я всего лишь их покорный слуга, – любезно улыбнулся Далтон. – Могу ли я вам чем-то помочь, Ингер? Нужно что-то изменить в поместье, чтобы вам было легче работать?
Ингер придвинулся вместе со стулом. Положив локоть на стол, он наклонился к Далтону. Рука у него была размером с хороший окорок. Застенчивость мгновенно исчезла, густые брови сошлись
– Штука в том, мастер Кэмпбелл, что я не спускаю своим людям ни малейших огрехов. Я трачу время, обучая их рубить и готовить туши, учу счету и все такое. И не терплю тех, кто ленится и тем гордится. Я всегда говорил, что основа процветающего предприятия – чтобы клиент был доволен. Те, кто этого не понимает, видят мой кулак или дверь. Некоторые говорят, что я слишком требователен, но я такой, какой есть. И в моем возрасте уже не изменишься.
– По мне, так вполне честный подход.
– Но, с другой стороны, – продолжил Ингер, – я ценю тех, кто у меня работает. Они делают добро мне, а я им. Я знаю, как некоторые относятся к своим работникам, особенно хакенцам, но я не таков. Люди относятся ко мне хорошо, и я к ним так же. По-моему, это справедливо. При таком подходе к делу сближаешься с теми, кто у тебя работает и живет. Понимаете, о чем я? С годами они становятся почти что членами семьи. Они становятся тебе дороги. Это вполне естественно, если у тебя есть мозги в голове.
– Я вполне могу понять, как…
– Некоторые из моих работников – дети тех, кто работал у меня прежде и с чьей помощью я стал уважаемым мясником. – Ингер наклонился чуть ближе. – У меня двое сыновей, и они хорошие ребята, но иногда мне кажется, что те, кто у меня живет и работает со мной, мне дороже этих двоих. И одна из таких работников – славная хакенская девчушка по имени Беата.
В голове Далтона зазвенели тревожные колокольчики. Он вспомнил ту девушку-хакенку, которую Бертран со Стейном вызвали наверх, чтобы с нею поразвлечься.
– Беата… Не могу сказать, что это имя мне о чем-то говорит, Ингер.
– Да и не с чего. У нее дела на кухне. Помимо всего прочего, она поставляет мою продукцию. Я ей доверяю, как собственной дочери. Она отлично соображает в цифрах. Запоминает все, что я скажу. Это важно, потому что хакенцы не умеют читать, так что я не могу дать им список. Очень важно, чтобы они хорошо запоминали. И мне никогда не приходится следить за погрузкой, потому что она никогда ничего не путает и берет то, что я перечисляю. С ней я не беспокоюсь, что она возьмет что-то не то или чего-то не хватит.
– Понимаю…
– Так вот, вдруг ни с того ни с сего она категорически отказалась возить товар в поместье.
Далтон видел, как сжался объемистый кулак мясника.
– Сегодня мы должны были поставить сюда большой груз. Для пира. Я велел ей запрячь Броуни, потому что у меня есть для нее груз, который надо доставить в поместье. Она сказала «нет». – Ингер грохнул кулаком по столу. – «Нет!»
Мясник чуть отодвинулся и поправил покосившуюся свечку.
– Я плохо воспринимаю, когда мои работники говорят мне «нет». Но Беата, ну, она мне как дочь. Поэтому вместо того, чтобы залепить ей оплеуху, я попытался с ней поговорить. Я думал, может, тут замешан какой-то парень, который ей разонравился и она больше не хочет его видеть, ну или еще что-нибудь такое. Я не очень-то разбираюсь в том, что творится у девочек в голове, с чего они вдруг с цепи срываются. Я ее усадил и спросил, почему она не хочет везти груз в поместье. А она ответила, что не хочет, и все. Я сказал, что это не аргумент. Она ответила, что отвезет двойной груз куда угодно в другое место. Сказала, что готова в наказание всю ночь драить полы, но в поместье не поедет ни за что. Тогда я спросил, не связано ли ее нежелание с тем, что в поместье с ней кто-то
Ингер снова сжал кулак.
– Я знаю Беату с пеленок. И сомневаюсь, что хотя раз за последние лет двенадцать видел ее плачущей. Я видел, как она, разделывая туши, сильно резала себе руки, но ни слезинки не уронила. Ни разу слезы не пустила, даже когда я ей поддавал. Морщилась от боли, но не плакала. Она плакала, когда умерла ее мать. И это был тот самый единственный раз, когда я видел ее плачущей. До того момента сегодня, когда я сказал ей, что она все равно поедет в поместье. Так что товар я привез сам. А теперь, мастер Кэмпбелл, хоть я и не знаю толком, что тут произошло, но что бы это ни было, Беата из-за этого плачет, и ее слезы подсказывают мне, что случилось что-то нехорошее. Она раньше всегда любила сюда ездить. Всегда высоко отзывалась о министре как о человеке, которого глубоко уважает за все, что он делает для Андерита. Она гордилась тем, что возит товар в поместье. А теперь все переменилось. Зная Беату, я догадываюсь, что кто-то тут ее принудил. И зная Беату, готов спорить, что добровольно она не уступила бы. Ни за что. Как я уже сказал, она мне почти как дочь.
Далтон не сводил глаз с мясника.
– Она хакенка.
– И что из этого? – Ингер в упор смотрел на Далтона. – Так вот, мастер Далтон, я хочу заполучить того юнца, что обидел Беату. Судя по тому, как она ревела, я понимаю, что там был не один, а больше. Может, ее обидели сразу несколько. Я знаю, что вы человек занятой, да еще это убийство Клодины Уинтроп, упокой Создатель ее душу, но я буду признателен, если вы разберетесь с этим делом. Я не намерен никому спускать такое с рук.
Далтон, облокотившись на стол, сложил руки домиком.
– Заверяю вас, Ингер, что не допущу, чтобы подобные вещи безнаказанно творились в поместье. Я считаю это дело очень серьезным. Министр культуры работает здесь, чтобы служить народу Андерита. И это просто ни в какие ворота не лезет, если один или несколько работающих здесь мужчин обидели молодую женщину.
– Никаких «если», – насупился Ингер. – Так оно и было.
– Да, конечно. Смею вас заверить, что я сам займусь делом и доведу его до конца. Я не потерплю никого столь опасного в поместье, будь то андерец или хакенец. Здесь все до единого должны чувствовать себя в полной безопасности. И не позволю никому, андерцу ли, хакенцу ли, увильнуть от правосудия. Однако вы должны понимать, что в связи с убийством столь важной дамы и возможной опасностью для жизни других людей, включая хакенок, в первую очередь я должен заниматься расследованием этого преступления. Город взбудоражен. Народ ждет, что чудовищное преступление будет наказано.
– Я понимаю, – наклонил голову Ингер. – И принимаю ваше личное заверение, что этот юнец или юнцы не останутся безнаказанными. – Ингер встал, скрипнув стулом. – Или не юнец.
Далтон поднялся.
– Молодой он или старый, мы приложим все усилия, чтобы найти виновного. Даю слово.
Ингер пожал Далтону руку. Рукопожатие у него было крепеньким, чтобы не сказать костедробильным.
– Я рад, что обратился к тому, кому следовало, мастер Далтон.
– И вы не ошиблись.
– Да? – отозвался Далтон на стук в дверь. Он догадывался, кто пришел, поэтому продолжал писать инструкции для новых охранников, которых распорядился поставить в поместье. Гвардейцы, охранявшие поместье, армейскому начальству не подчинялись. Все они были андерцами. Далтон ни за какие пряники не доверил бы армии охрану поместья.