Пятое путешествие Гулливера
Шрифт:
– Ты хочешь? Ты уже хочешь, да? Что?..
– Конечно, хочу, – ответствовал я. – Иди-ка сюда! Как жарко стало моему лицу, когда в роще и вспомнил об этом! Имельдин даже сказал: «Ого!» Действительно, бедная девочка: она пыталась возвысить меня до человека, а я все возвращал ее в самки. Я думал, что это нужно ей, она думала, что это нужно мне, – и оба чувствовали себя обманутыми. На самом деле нам нужно было что-то куда более близкое к поэзии; и она знала что. А я-то считал себя заправским тикитаком, все понимающим в их жизни!
И получилось, что время упущено. Теперь я для Агаты на втором месте. На первом – Майкл, наш чудесный прозрачный Майкл, которого я до сих пор боялся взять на руки, его
А далее и вовсе – пойдут хлопоты по хозяйству, кухня (с приготовлением пищи своими «линзами»)… тогда будет не до звезд.
– Как же мне быть? – спросил я тестя.
– Ну, постарайся с ней поласковей, понежнее.
– Да я и так…
– Нет, ты по другому постарайся, иначе… Знаешь что, – Имельдина осенило, – напиши-ка ей стихи. Женщины это любят.
– Стихи?!
Не было для меня предмета более отдаленного. Еще в школе учителя установили мою явную неспособность к гуманитарным наукам как к прозе, так и к поэзии. Из всей английской поэзии я помнил только застольную песенку «Наш Джонни – хороший парень». Но похоже, что иного выхода не было.
– Хорошо, я попробую.
Я удалился в глубь рощи, сел там у ручья, глядел на движение светлых струй (слышал, что это помогает). Потом бродил около моря, любовался накатом зеленых волн на берег, синью небес, слушал шум прибоя и пропитывался его ритмом. К вечеру вернулся домой, показал тестю результат:
Агата – хорошая дама. Агата – дама что надо. Агата – отличная дама. Агата лучше всех!Имельдину стихи не понравились: во-первых, коротки, во-вторых, в тикитакской поэзии полагается подробно воспевать все прелести любимой, от и до. Он дал мне «козу» – стихи, которые сочинил в свое время для Барбариты, для юной, стройной и прелестной Барбариты. Если по мне, так они были, пожалуй, излишне вычурны, отдавали трансцендентностью и импрессионистическим натурализмом; но ему видней.
Разумеется, я но передрал вирши, как неуспевающий студент, творчески доработал их, внес свои чувства и мысли. Получилось вот что:
О Аганита, славная в женах! Твои груди-линзы насквозь прожгли мое сердце, Пронзили его, как стрелой, И привязали к себе. О Аганита, славная в любви, — Чей позвоночник извивается от ласк, как ползущая змея, Чье тело пахнет, как свежий мед, Чьи кости солнечно желты, как мед, А объятья сладки, как тот же мед! О Аганита, славная душой, — Чье дыхание чисто и нежно, как утренний бриз, А легкие подобны ушам сердитого слона, Чьи глаза одинаково светят мне и днем, и ночью, А кишечник подобен священному удаву, поглотившему(Читателю стоит помнить, что любые стихи много утрачивают при переводе; на тикитанто они звучат более складно и с рифмами).
– Ну, это куда ни шло! – снисходительно молвил тесть. – Давай, действуй, ни пуха ни пера!
…Но любопытно, что более всего понравились Агате именно мои первые стихи. Эти тоже, но те ее просто пленили, она их сразу выучила наизусть. В них, возможно, и меньше поэтического мастерства, сказала она, но зато слышно подлинное чувство. А что может быть важнее чувства как в поэзии, так и в любви!
Читатель желает знать, что было дальше? Здорово было. Да, все по известной оптической схеме: муж – окуляр, жена – объектив с меняющейся настройкой. Но окуляр был любим, обласкан, им гордились, к нему относились чуть иронически-снисходительно, но в то же время и побаивались. А объектив… это был лучший объектив на свете, заслуживающий и не таких стихов, и не такой любви. И, может быть, даже не такого окуляра, как я. И мы были едины: я, она и Вселенная.
А вверху, в ночи, в щели между раздвинутыми скатами крыши плыл среди звезд… этот, как его? – Марс. Красненький такой.
– Ну-ка, прицелимся, радость моя.
Я увидел кирпичного цвета горошину в ущербной фазе с белой нашлепкой у полюса и две искорки во тьме, несущиеся вперегонки близко около нее. А потом все крупнее, отчетливей: безжизненные желто-красные пески с барханами, отбрасывающими черные тени; плато с гигантскими валунами; скалистые горы, уносящие вершины к звездам. И стремительный восход в черном небе двух тел неправильной формы, глыб в оспинах и бороздах – ближняя к планете крупнее дальней.
Утром я дополнил стихи об Аганите строкой: «Чьи бедра так чисты и округлы, что через них можно увидеть спутники Марса».
В последующие ночи я засек периоды обращения спутников, а по ним легко вычислить и орбиты.
С этого открытия мы и начали наш семейный звездный каталог. Не знаю, как назовут спутники Марса европейские астрономы, когда откроют их (подберут, наверно, что-нибудь поотвратительней из латыни), но мы их назвали, как это принято у нас в Тикитакии:большой спутник – Лемюэль, меньший – Аганита.
Глава девятая
Затруднения казны и честолюбие тестя. Автор вовлечен в заговор. Ограбление по-королевски. Роковой поступок Имельдина
С неудовольствием приступаю к описанию событий, которые принудили меня покинуть остров. Вспоминать об этом горько и сейчас.
Признаюсь: после проникновения в семейную астрономию я даже и на тот тенденциозно-амбициозный доклад академика Донесмана-Тика начал смотреть несколько иначе. Конечно, вопрос о том, что европейцы – дичающие потомки не выдержавших Похолодание тикитаков, пусть лучше останется открытым, но в остальном факт иного пути разумных существ, иной цивилизации на Земле был у меня перед глазами. Это неважно, что многие наши достижения – и те, что есть, и те, что будут, – они имеют не в металле, не в громоздко-сложных конструкциях, а в своем прозрачном теле. Неважно и то, что две самые мощные отрасли знаний – медицину и астрономию – местные ученые не признают науками; действительно, какая же это наука, если без зауми и каждому доступно! Главное, что они есть, эти знания. Если смыслом разумного существования является познание себя и познание Большого Мира, породившего нас вместе с планетой, Солнцем и звездами, то тикитаки здесь явно далеко впереди. Ибо и каждый из них, и парами, и все они вместе, – Глаз, могущий проникать неограниченно как в себя, так и во Вселенную.