Пятьсот дней на Фрайкопе
Шрифт:
– Так лучше? Теперь к Оллибол!
Джироламо снова цокнул языком и резко направил фонарь на обезболивающее. Рин проглотила две таблетки.
– Что делать?
Казалось бы, это Рин должна была решать, что им сейчас делать, и уж никак не ждать распоряжений пациента.
Джироламо посветил на ящик.
– Открыть?
Она поочередно доставала медицинские колбочки и пробирки, подносила Джироламо, но он каждый раз водил фонарем слева направо, отвергая их, пока, наконец, она не наткнулась на бутылек с надписью «специальный флакон».
Свет от фонаря скользнул по полу в сторону кухни.
В
– Что теперь?
Джироламо осветил кухонные часы.
– Будем ждать?
Фонарик снизу вверх, а потом снова бесчисленные круги.
– Пожалуйста, не извиняйся. Ты ни в чем не виноват. Если бы я не успела, я бы себе не простила.
Рин вытащила турунду, чтобы заменить ее, и повторила.
– Я бы себе не простила… Зачем она тебя забрала? Ты предполагаешь?
Фонарик снизу вверх.
Когда Оллибол зашевелилась и зарычала одновременно, Рин была готова. Она влила ей в рот ложку приготовленной смеси, а за ней еще одну и еще. Оллибол плевалась, рычала и мычала, словно разучилась говорить, долбила ногами по полу, сбивая пятки любимых туфель. Но на седьмой ложке затихла и обмякла. Пару минут она лежала как неживая, а потом открыла глаза и уставилась на Рин, попыталась пошевелиться, осознала, что связана, и… испугалась.
– Что случилось, Рин? Что происходит…
Свет фонаря прыгнул на кастрюлю, а затем на Оллибол. Джироламо требовал продолжать поить ее, а Рин хотелось кинуться к подруге и развязать ее поскорее.
– Оллибол, я все тебе объясню, но ты должна кое-что выпить…
– Который час? Я не буду ничего пить!
– Оллибол, пей, пожалуйста.
Через пять ложек, три из которых она все же сплюнула, похитительница снова завела разговор:
– Отпусти меня. Зачем вы это сделали? – Оллибол покосилась на Джироламо.
И Рин тоже на него обернулась, но Джироламо был непреклонен. Фонарик на кастрюлю и на Оллибол.
– Прости… Тебе нужно еще…
И Рин снова залила в рот несчастной четыре ложки.
– Что у тебя с носом? Туманова мать, что здесь вообще творится?!
Свет от фонаря попал Рин на руки, а затем на ремни Оллибол. Джироламо разрешил, наконец, ее развязать.
Только когда туман за окном впитал в себя розоватые отсветы солнца, Оллибол пришла в себя от свалившегося на нее потока информации.
– Я до сих пор не могу поверить, что он разговаривает фонарем! И как ты могла скрывать? Какая ты после этого друллега?
– Оллибол, не начинай…
Рин была счастлива от того, что подруга вернулась, и счастлива, что теперь ничего не нужно от нее скрывать, а еще у нее не болел больше ни позвоночник, ни нос, потому что Оллибол вылечила их заклинаниями. Но было и то, что омрачало это и без того дикое утро. То, что в департаменте сделали с Оллибол, чтобы выкрасть Джироламо.
– Все как в тумане, Джироламо, – начала Оллибол. – Я бы никогда тебя никому не отдала, но они опутали нас своими мощными заклинаниями… Нас всех собрали в зале, всех, кто работает в домах милости… Много говорили о преобразованиях, о стажировках для инфамов, о трудоустройстве в самом департаменте. А потом одна из этих сплела в воздухе заклинание, и мы увидели тебя. Я не сразу тебя узнала… Сам понимаешь…
Оллибол виновато посмотрела на пациента, а потом посмотрела на Рин.
– Знаешь, Рин, он совсем другой, когда владеет телом и лицом. Такой… живой. И рот не такой косой, как сейчас. И взгляд у него острый, внимательный, немного строгий и немного хитрый. И немного теплый.
– Оллибол, хватит. У него и сейчас все в порядке, – громко сказала Рин и потом одними лишь губами, возмущенно глядя на подругу, дополнила: «Он же все понимает!».
– Да… Это… Так вот. Показали нам тебя и сообщили, что твои родственники тебя потеряли. Спросили, в каком доме милости ты находишься. Я хотела сказать, но подумала, что все это слишком странно, и промолчала. И пока все рассматривали твое здоровое изображение, ну то есть… тебя до того, как ты стал выжженным, я краем глаза уловила мелькнувшую сбоку сеть заклинания. Она вспыхнула на мгновение и исчезла. Нас распустили, но теперь я точно знаю: этим заклинанием они собирались заставить одного из нас привести тебя. Они не знают, где ты… Я не собиралась тебя сдавать, но, когда я шла по улице, что-то начало меняться в моей голове против моей воли. Мысли путались, воспоминания… А дальше все как в тумане… Прости меня, Рин.
– Все в порядке, Оллибол! Ты же не понимала, что делаешь.
– Хорошо, что я не поленилась и докупила в аптечку флакон. Он нейтрализует заклинание на некоторое время…
– В смысле на некоторое время?! – Рин с ужасом перевела взгляд с подруги на Джироламо.
– Вот так, Рин… Возможно, я снова буду пытаться выкрасть его… Чтобы снять с меня заклинание, нужен сильный маг. Они там, в департаменте, сильные… Я не могу распутать сама эту магию.
Какое-то время все трое сидели молча, а потом Джироламо включил фонарик и показал на себя, а затем на дверь.
– Ты хочешь уйти? – удрученно спросила Оллибол.
«Да».
– Это мне нужно срочно уехать отсюда, Джироламо. Я представляю для тебя опасность.
«Нет».
И снова Джироламо осветил себя, а потом дверь.
– Нет, нет и нет, – четко ответила Рин. – Куда ты пойдешь? Ты нигде не сможешь спрятаться… Боже! Это действительно катастрофа! Самая настоящая! Раз, два, три, четыре, – Рин принялась расчесывать грудную клетку, стараясь от подступившей паники не запутаться в числах до десяти.
– Он прав, Рин, – встряла Оллибол, – я буду пытаться его выкрасть, а, если я не смогу, они начнут искать его другими способами… Могут пойти проверки по всем домам милости. Его нужно спрятать. И от них, и от меня.
Джироламо посветил на Рин, а затем на потолок.
– На потолок залезть? – удивилась Оллибол.
Но Рин знала, что нужно делать. Он требовал карты.
Оллибол заварила чай и вплела в него заклинание забвения.
– Я забуду все, что увижу на картах Джироламо, – прошептала Оллибол и выпила кружку залпом.