Пятьсот дней на Фрайкопе
Шрифт:
Рассказать маме по телефону обо всем, что случилось, Рин не могла, но несколько раз, делая очень многозначительные паузы, повторила: «Мамочка, я напишу тебе письмо. Отправлю завтра же».
«Все будет хорошо, Рин! И голос у тебя очень радостный… Я буду ждать письма».
Ничто не воодушевляло на жизнь так, как разговор с мамой. И пятнадцати минут хватило, чтобы у Рин за спиной в очередной раз выросли крылья, сотканные из маминых предсказаний. И теперь ей было, куда на них лететь.
На обратном пути она забрала туфли для Оллибол, которые та, конечно, забыла захватить. Купила букет фиалок для Мэли (лучше поздравить поздно, чем
Мама говорила, Рин встретит день рождения с лучшим другом, но Оллибол в тот день не было рядом. Рядом был Джироламо, а он пациент. Должно быть, предсказание было не совсем корректным.
Мау напророчила Рин, что к двадцати годам та потеряет все свои способности, а Рин наоборот узнала, что сможет стать настоящим магом и коснуться источника. Стало быть, предсказание Мау было абсолютно некорректным.
И хорошо, когда предсказания грешат неточностями. Иначе, что это за жизнь, если все идет по строгой схеме, на которую ты не в силах повлиять? И Рин, как могла, создавала в своей жизни собственные схемы. Сегодня, например, ее должен был ждать тихий вечер в кругу мирных пациентов, а ночью должен был случиться первый урок с Джироламо. Рин страстно хотелось управлять своей жизнью, ведь разве может маг, желающий коснуться источника, быть не в состоянии спланировать несчастный вечер пятницы?
Несчастный вечер пятницы.
– Оллибол, ты расскажешь, зачем тебя вызвали в департамент?
– Потом.
Рин всегда знала, когда приборы выходят из строя, еще до того, как поломка официально случалась. Она раньше других обнаружила проблему в хлеборезке. Все потому, что Рин четко знала количество секунд, за которое должно быть порезано определенное количество хлеба. Оллибол и Лью всегда удивлялись этой способности, но ведь на свете не было ничего проще. Как можно не заметить, что хлеб нарезается на один счет дольше обычного? А с пылесосом… Как можно не заметить, что в своем обычном «шшшшш» он стал выдавать шепелявое «шщшщшщшщ»? Мелочи говорят о грядущих поломках, но люди слишком заняты своими мыслями, планами, иначе говоря, жизнью, чтобы замечать такие глупости. Поэтому они понимают, что батарейка в пульте от телевизора села, лишь в тот момент, когда не могут переключиться на другой канал. И у них вечно не находится запасного комплекта, вот и мучаются несчастные, воруя батарейки из других приборов.
– Оллибол, – осторожно начала Рин, – что-то серьезное случилось?
– Все хорошо. Ты не видишь, я занята? – Оллибол не взглянула на подругу, смахнула крошки со стола.
Но на столе крошек не было, ведь Рин была здесь.
Поломки в отношениях с людьми тоже можно предсказать. Никогда и ничего не бывало у Оллибол «хорошо». Она бы сто раз прокляла департамент за то, что заставили ее тащиться «к тумановой матери ради какой-то нелепой дряни». Да. Именно так она бы и сказала. А еще она бы целый час рассказывала Рин о том, кого встретила по пути, о том, как дорого стоит такое-то платье в витрине такого-то магазина и что Оллибол обязательно на него накопит, потому что она, Оллибол, не собирается привыкать к жизни, где не может себе чего-то позволить.
Все на свете состоит из деталей: и хлеборезки, и людские отношения. И все выходит из строя, когда выпадает хотя бы одна мелочь, вроде винтика или привычки говорить о том, кого ты сегодня повстречал на пути к дому. Вот такая важная эта штука – деталь.
– Рин, ты уложишь всех, а я возьму на себя Джироламо. Тебе, наверное, было сложно все эти дни. Не беспокойся.
– Мне несложно, Оллибол, – в груди Рин зашевелилась тоска, или что-то подобное. – Я уложу Джироламо.
– Нет. Я сама с этим справлюсь.
Если бы Рин была экстравертом, все было бы иначе: гневный румянец окрасил бы ее щеки, глаза бы заблестели, и она бы четко и громко сказала, что забирать у нее самого сложного пациента в тот момент, когда он стал самым идеальным, благодаря ее, Рин, стараниям, видится ей крайне несправедливым. А говорить с ней таким тоном и вовсе неприлично. Ведь она, Рин, не просто сиделка при практикующем будущем враче. Она, Рин, вроде как считается подругой Оллибол. Друллегой! А с друллегами так не разговаривают.
Но Рин была интровертом.
– Хорошо, Оллибол.
И тряпкой.
Пятьсот сорок восемь, пятьсот сорок девять, пятьсот пятьдесят…
И снова мысли, вместо долгожданного сна.
Если бы Рин была министром образования на Кальсао, она бы ввела в школах обязательный предмет под названием: «Умение общаться с людьми и отстаивание личных границ». Этот предмет помог бы людям гораздо больше, чем лазание по обрывам и гадание по туману.
Предсказания все же часто сбивают с толку, а границы все же хотелось бы уметь защищать.
Шестьсот двадцать два, шестьсот двадцать три…
Все границы нуждаются в защите: и границы фрагментов, и личные. Сейчас нужно было срочно уснуть, а не мучиться, выдумывая тысячи ответов для Оллибол, которые Рин никогда не озвучит.
Агме встретила черной густотой. Джироламо в виде человека-сгустка уже был на пороге своей двери, рядом с тем местом, где открылась дверь Рин.
– Прости… Я долго не могла уснуть… Считала до пяти тысяч…
– Риииын.
– Да-да?
– Олллллоооолооооо, – промямлил сгусток.
Рин пристально посмотрела на сгусток. Он был темнее обычного и говорил так, будто ему к лицу прислонили подушку.
– Джироламо, попробуй еще разок, пожалуйста.
– Олллоолоооолоо.
Он снова только мычал. Рин молчала, вглядываясь в сгусток, а сама судорожно пыталась понять, что за слово он пытался ей сказать. Что-то связанное с тенью? Источником? Мостами?
– Ололооооо. Помоооо. Гхиии. Рииын.
Сгусток зашипел, заискрился и с треском исчез вместе с дверью.
Рин решила ждать. В прошлый раз было то же самое. Должно быть, Джироламо трудно перемещаться во сне, трудно удерживать себя в этом мире. Но ничего… Все будет хорошо, тем более так сказала мама. Вместе с Джироламо Рин построит мост прямо до источника, и Джироламо все починит. Тогда они отвоюют границы всех фрагментов. А потом она научится защищать и свои. И Оллибол она завтра же скажет…
Ололо… Не может же это быть «Оллибол»…
Дверь качнулась, Рин упала прямо внутрь тьмы, что скрывалась за ее спиной, дернула ногой, все тело пронзило щекотными и колючими иголками, и она резко открыла глаза.
Что делать, когда будильник не прозвенел и его не надо выключать, а провалиться в сон невозможно? Невозможно, потому что надо разобраться с тем, что… Что делать, если не понимаешь, надо ли заправить кровать, одеться, причесаться, поправить покрывало… Как вообще люди могут начинать свой день без списка действий?