Пятый лишний
Шрифт:
– А если бы было?! Как они смеют так рисковать здоровьем людей?! Тут же чётко написано… Нет, я этого так не оставлю!
Я представляю, как тихий и спокойный Филипп устраивает скандал в магазине, где купил пасту, потом на заводе, где её изготовили и упаковали, а потом всё заканчивается судом и многомиллионными компенсациями. От этих мыслей у меня вырывается смешок, и Филиппу это не нравится. Он слишком серьёзен, чтобы понять мою несерьёзность. Он явно намерен разобраться, доказать свою правоту (и в этом его нельзя винить) и подтвердить своё какое-никакое, а рыцарство (и вот в этом вот стоит винить меня). Только я могу его остановить, и в конце концов у меня это получается. Но я подчёркиваю (может быть, даже слишком), что оценила его стремления.
А вот чего я не могу оценить, так это его постоянных вопросов. Он никак не может понять, почему я не хочу обсуждать то, что со мной произошло, почему отказываюсь пойти в полицию, поговорить с психологом, сделать шаг к восстановлению, как он говорит. И это меня удивляет: ну как можно не понимать таких простых вещей? Когда с тобой происходит дерьмейшее дерьмо на Земле и тебе с трудом удаётся выползти из него живым, меньшее, что тебе хочется, – обсуждать случившееся. Я знаю, что произошло, и мне этого достаточно. Я никогда не смогу этого забыть, не смогу до самой смерти, но это не значит, что я должна воскрешать все подробности снова и снова, чтобы как-то там «восстановиться». После таких вещей не восстанавливаются, но я не собираюсь говорить Филиппу правду. Ни за что на свете.
Точно так же я не собираюсь рассказывать какой-то там полиции, которая ни черта не сможет уже сделать, по сто раз одну и ту же историю. Ненавижу полицию и не хочу соприкасаться с её работой. Особенно после того, что произошло. Это всё равно ничего не исправит. А справедливость, которой так хочется Филиппу, не наступит никогда. И ни полиция, ни психологи, ни сам Филипп – никто не сможет вёрнуть всё в норму. Только я.
И я выбираю молчание. Молчание – моя единственная защита. Не говорить об этом, не вспоминать, не думать ни секунды – только так можно закончить это раз и навсегда. Не продлевать жизнь, дать костру погаснуть. Только так. Никакой воды не найдётся, чтобы его залить, но рано или поздно именно так он и затухнет – в безмолвии.
Филипп считает, что роль защитника теперь (особенно теперь) на нём, и что качественная защита не ограничивается поглаживаниями по спине, горячими ужинами и свежими простынями. Качественная защита требует информации, а я всё упрямлюсь, цежу её микродозами, отказываюсь обсуждать, как я оказалась у его порога и что я делала до этого. Почему в моих глазах было сплошное безумие, почему я не могла вымолвить ни слова, почему у меня до крови была расцарапана грудь. Почему я лежала, не шевелясь, с открытыми глазами, не мигая пялясь в стену. Так много «почему», но я не хочу погружаться в подробности. Поэтому Филипп додумывает всё сам, и в целом он не далёк от истины. Со мной произошло кое-что ужасное, и это нанесло мне непоправимую психологическую травму.
Но, чёрт возьми, она у меня не первая.
А если я начну говорить, то и не последняя.
5
Оказавшись в другом крыле, они увидели несколько дверей. Две были открыты, одна заперта. Кристи направилась в открытую комнату, остальные последовали за ней.
Помещение было больше того, где они нашли первый игровой предмет. Метров пятьдесят заброшенной тишины, удивительной мертвости, несмотря на остатки обстановки. Прямо по центру, среди ошмётков штукатурки, клочьями свисавшей с потолка и стен, кое-где украшавшей пол, валялась разноцветная новогодняя гирлянда – видимо, сорвалась с висевшей лампы. Праздник закончился навсегда.
Назначение помещения было неясным – посовещавшись, игроки решили, что, возможно, раньше это было чем-то вроде гостиной – или как там называются такие места в психушках?
– Комнатами отдыха, – сказал да Винчи.
Все посмотрели на него,
(суки)
но ничего не сказали.
(суки!)
– Вроде бы, – решил добавить он, но остальные уже переключились на осмотр помещения.
Вдоль боковых стен было расставлено штук пятнадцать кресел, некоторые кучкой, некоторые наставлены друг на друга. Кресла были разной высоты, деревянными с бирюзовой и тёмно-зелёной кожаной обивкой. Дневной свет, пробивающийся в высокие, но узкие окна с двойными рамами, заклеенные белой бумагой, выставлял напоказ жирные пятна на сером линолеуме. Кристи пощёлкала выключателем – три большие лампы дневного света не работали, пластиковый плафон одной из них был разбит. У стены с окнами стояло несколько простецких деревянных столов, на них, столешницами вниз, ещё несколько. Деревянные ножки выстроились в строгий параллельный ряд, единые линии снизу и сверху. На стене висела пустая пробковая доска и правее – картина в пластиковой рамке. Стекло треснуло точно по контуру паруса белоснежной лодки. Подписи автора не наблюдалось. Старый радиатор, естественно, был ледяным.
Они разделились: Кюри обыскивала столы, Эйнштейн кресла, Кристи занялась окнами, картиной и доской на стене, да Винчи осматривал пол, углы и другие стены. Никто ничего не нашёл. Они не доверяли друг другу, но в открытую провозглашать это не хотели, и под предлогом «а вдруг, что-то…» обыскали всё ещё несколько раз. Каждый был уверен, что другой просто не заметил, просмотрел, не нашёл – и что вот он-то сейчас обязательно справится. Каждый ошибся. Никто не заметил, как Эйнштейн спрятал что-то в карман пиджака. Никто не обратил внимания на пустующую прорезь в спинке одного из кресел.
– Неужели здесь и правда ничего нет? – не верил да Винчи, в который раз осматривая картину с парусником. Вернее, то, что от неё осталось после разбора на части.
– Они говорили, предметы спрятаны не везде, – напомнила Кюри.
– Хочешь сказать, мы просто потеряли время? – подытожил да Винчи.
– Но ведь над входом был наклеен стикер, – Кристи вернулась к двери и осмотрела проём над ней. – Был же!
Сейчас стикера не было.
– Может, тебе показалось? – спросил Эйнштейн.
Кристи вспыхнула:
– По-твоему, у меня галлюцинации?
– Я вовсе не это имел в виду.
– Да пошёл ты!
– Эй-эй, спокойно, мы тут вроде как в одной лодке, верно? – попытался успокоить её да Винчи.
– Ты же видел стикер? – не унималась она. – Видел! И ты, ты тоже видела! Скажите ему!
– Вообще-то… – осторожно начала Кюри, – я просто пошла за да Винчи. Даже не взглянула наверх.
– Я тоже, – кивнул да Винчи. – Я пошёл за вами.
Кюри и да Винчи уставились на Кристи и Эйнштейна.
– В общем, ты прав: мы просто потеряли время, – сказал Эйнштейн. – Потому что кое-кому показалось…
– Я точно его видела! И ты, ты стоял у входа, а почему? Почему ты остановился именно у этой двери? Может, потому что увидел манящий красный стикер? А теперь зачем-то пытаешься выставить меня идиоткой? Может, это ты его сорвал?
– Боже, девочка, ну что за ерунда? Я просто…
– Я тебе не «девочка», – вскинулась Кристи, и её серые глаза как будто потемнели.
– Я просто стоял у входа и рассматривал помещение. А когда ты в него пошла, решил, что там спрятан предмет. И пошёл за тобой.