Пятый свидетель
Шрифт:
Тем не менее ходатайства, составленные Аронсон, играли важную роль в стратегии защиты, потому что поданы они были в связке с двумя другими. В одном содержалась просьба немедленно запустить процесс раскрытия имеющихся по делу улик, предоставив защите доступ ко всем находящимся в распоряжении «Уэстленд файненшиэл» архивам и внутренним служебным запискам, имеющим отношение к Лайзе Треммел и Митчеллу Бондуранту. В другом — требование к обвинению предоставить защите возможность изучить содержание компьютера Лайзы Треммел, ее мобильного телефона и личных документов, изъятых при обыске ее
Поскольку Моралес должен был постараться проявить объективное отношение к обеим сторонам, моя стратегия заключалась в том, чтобы подтолкнуть его к соломонову решению: разрубить младенца пополам. Отказать в удовлетворении ходатайств об исключении доказательств из дела, но предоставить защите доступ ко всему тому, о чем шла речь в двух других ходатайствах.
Разумеется, и Моралес, и Фриман не были новичками и прекрасно понимали, что я делаю, но то, что они это понимали, отнюдь не означало, что они могут мне помешать. Кроме того, у меня в кармане лежало шестое ходатайство, которого я еще не подавал, — это был мой козырь про запас.
Моралес дал Фриман десять дней на удовлетворение наших ходатайств и быстро перешел к следующему делу. Хороший судья никогда не допускает простоев в ходе сессии. Повернувшись к Лайзе, я попросил ее подождать меня в коридоре, потому что собирался переговорить с прокурором. Я заметил, что Дэл ждет ее у выхода, сгорая от нетерпения отвезти домой. С ним я решил разобраться после, а пока направился к прокурорскому столу. Фриман, опустив голову, что-то писала в блокноте.
— Привет, Энди.
Она подняла голову, ожидая увидеть приятеля, который так по-свойски к ней обращается, и губы ее уже было начали растягиваться в улыбке, но увидела меня, и улыбка тотчас исчезла. Я выложил перед ней на стол свое шестое ходатайство.
— Взгляните, когда будет минутка. Я собираюсь внести его завтра утром. Не хотелось, знаете ли, заваливать суд таким количеством бумаг в один день. А завтра утром будет в самый раз, но я подумал: раз это касается вас, нужно предупредить вас заранее.
— Меня? О чем это вы?
Я не ответил. Оставив ее в недоумении, я покинул зал суда и, выйдя через двойную дверь, увидел свою клиентку и Герба Дэла, дающих аудиенцию многочисленным репортерам, выстроившимся перед ними полукругом. Я быстро подошел сзади, схватил Лайзу за руку и на полуслове оттащил в сторону.
— Н-н-ну, в-в-все, ребята, с меня хватит! — произнес я любимую реплику заики поросенка Порки из популярного мультсериала.
Лайза пыталась освободиться, но мне удалось удержать ее и увести прочь от толпы по коридору.
— Что вы делаете? — протестовала она. — Вы ставите меня в неловкое положение!
— Я ставлю вас в неловкое положение? Лайза, это вы сами ставите себя в неловкое положение, якшаясь с этим типом. Я же сказал, чтобы вы не имели с ним никаких дел. Вы только посмотрите на себя: выглядите так, словно вы — кино-дива. Это суд, Лайза, а не телешоу «Вечерние развлечения».
— Я рассказывала им свою историю.
Когда мы оказались достаточно далеко, чтобы никто нас не слышал, я остановился и сказал:
— Лайза, вы не должны вот так напрямую
— О чем вы говорите? Это была идеальная возможность представить им мою версию всей этой истории. Меня засадили в тюрьму по ложному обвинению, и настало время мне высказаться открыто. Я уже говорила вам, что к молчанию прибегают только те, кто виновен.
— Дело в том, что у окружной прокуратуры есть своя пресс-служба, и они копируют и записывают на пленку все материалы о вас, которые появляются в печати, на радио или телевидении. У них есть распечатки всего, что вы говорите. И если когда-нибудь вы хоть на йоту отойдете от своих слов, они тут же пригвоздят вас. Они распнут вас на глазах присяжных. Поймите же, Лайза, что все эти ваши выступления не стоят такого риска. Вам следует предоставить мне говорить от вашего имени. А если уж вы так горите желанием рассказывать свою историю лично, то мы приготовим и отрепетируем с вами ваши речи и спланируем стратегически наиболее выгодные появления перед репортерами.
— Но как же Герб? Он уверил меня, что я не…
— Позвольте объяснить вам еще раз, Лайза: Герб Дэл — не ваш адвокат, и приоритетными для него являются отнюдь не ваши интересы. У него есть свои. Это ясно? Почему я никак не могу вам этого втолковать? Вы должны отделаться от него. Он…
— Нет! Я не могу! Он единственный, кто действительно обо мне заботится.
— Ах, Лайза, у меня сейчас сердце разорвется от умиления. Если он единственный, кто действительно заботится о вас, почему он до сих пор разговаривает с этими людьми? — Я указал на плотную толпу репортеров и фотографов. Дэл продолжал разглагольствовать, безусловно, потчуя их всем тем, чего они хотели. — Что он им говорит, Лайза? Вы знаете? Уверен на все сто, что не знаете, и это, согласитесь, странно, потому что вы — подзащитная, я — ваш адвокат. А он кто?
— Он имеет право говорить от моего имени.
Пока мы наблюдали, как Дэл, возводя палец к потолку, взывал о чем-то, обращаясь к репортерам, я заметил, как открылась дверь зала, где мы только что заседали. Из него решительным шагом, сканируя коридор взглядом и держа в руке мое шестое ходатайство, вышла Андреа Фриман. Сначала ее внимание привлекла кучка журналистов, но потом она увидела, что в центре ее — не я. Когда ее радар засек меня, она сменила курс и стремительно направилась прямо ко мне. Несколько корреспондентов попытались окликнуть ее, но она сердито отмахнулась от них моим ходатайством.
— Лайза, идите к той вон скамейке, сядьте и ждите меня. И не разговаривайте ни с какими репортерами.
— А как насчет…
— Просто делайте то, что я говорю.
Когда Лайза отошла, Фриман приблизилась ко мне. Она была в бешенстве, я видел, как огонь полыхал в ее глазах.
— Холлер, что это за дерьмо?
Она потрясла над головой моим ходатайством. Я сохранил безмятежный вид даже тогда, когда она подошла ко мне слишком близко.
— Полагаю, совершенно очевидно, что это, — ответил я. — Это ходатайство об отстранении вас от дела, поскольку у вас возник конфликт интересов.