Пятый свидетель
Шрифт:
— У меня возник конфликт интересов?! Какой такой конфликт?
— Послушайте, Энди… ведь я могу называть вас Энди, не так ли? Если моя дочь так вас называет, значит, и мне можно, правда?
— Прекратите нести околесицу, Холлер.
— Пожалуйста. Конфликт, который я имею в виду, состоит в том, что вы обсуждали это дело с моей бывшей женой и…
— Которая, между прочим, является прокурором, работающим в том же учреждении, что и я.
— Это правда, но обсуждали вы его не только в офисе. На самом деле это случилось во
— О, перестаньте! Какой вздор.
— Вот как? Тогда зачем вы мне солгали?
— Я никогда не лгала. Что вы имеете…
— Я спросил, знакомы ли вы с моей бывшей женой, и вы ответили: шапочно. А на самом деле это неправда, не так ли?
— Мне просто не хотелось обсуждать это с вами.
— Значит, вы солгали. Об этом я в ходатайстве не упомянул, но могу добавить, прежде чем представить его суду. И пусть судья решает, важно это или нет.
Она сделала долгий выдох и обреченно сдалась:
— Чего вы хотите?
Я осмотрелся. Никто нас не слушал.
— Чего я хочу? Я хочу, чтобы вы поняли, что я тоже умею играть по вашим правилам. Вы решили вести себя со мной жестко, я тоже могу.
— Что вы имеете в виду, Холлер? Какой услуги за услугу вы требуете?
Я кивнул. Вот это деловой разговор.
— Вы понимаете: если завтра я подам это ходатайство, вы отойдете в область предания. Судья склонится на сторону защиты. Он постарается избежать всего, что могло бы ему навредить. Кроме того, ему хорошо известно, что в окружной прокуратуре работает куча вполне дееспособных прокуроров. Прислать вам замену ничего не стоит.
Я указал на свору репортеров, собравшихся в коридоре, большинство из них по-прежнему не отходили от Герба Дэла.
— Видите, какой ажиотаж дело вызывает в прессе? Увы, для вас все это останется позади. Вероятно, это самое значительное дело в вашей карьере, и оно уплывет от вас. Никаких пресс-конференций, никаких крупных заголовков, никаких прожекторов. Все достанется тому, кого пришлют на ваше место.
— Ну, я еще поборюсь, и далеко не факт, что судья Моралес купится на ваш бред. Я объясню ему без обиняков, что вы делаете: пытаетесь торговаться с окружной прокуратурой, пытаетесь избавиться от прокурора, которого откровенно боитесь.
— Вы можете сказать ему все, что угодно, но вам придется ответить судье — причем в открытом заседании, — как могло случиться, что моя четырнадцатилетняя дочь на прошлой неделе за ужином пересказывала мне факты по этому делу.
— Это чушь. Вам должно быть стыдно использовать вашу…
— Что? Вы хотите сказать, что я лгу? Или что моя дочь лжет? Ведь ее тоже можно вызвать в суд. И я вовсе не уверен, что вашему начальству понравится такой спектакль или такие, например, газетные заголовки: «Окружная прокуратура допрашивает с пристрастием четырнадцатилетнюю девочку, называя ребенка лгуньей». Несколько безвкусно, вы не находите?
Фриман повернулась ко мне спиной и сделала было шаг, чтобы уйти, но остановилась. Я понял, что моя взяла. Ей следовало бы уйти от меня и отказаться от дела, но она не смогла. Это дело и все, что оно ей сулило, были ей необходимы.
Она снова повернулась, посмотрела сквозь меня, словно меня там и не было или я был мертвецом, и сказала:
— Ну так чего же вы хотите?
— Пожалуй, я могу не подавать это ходатайство завтра. Пожалуй, я могу даже отозвать два из тех, которые вынужден был подать, чтобы вернуть своей клиентке принадлежащие ей вещи и просмотреть документы «Уэстленда». Единственное, что мне нужно, — это сотрудничество. Дружеский обмен материалами по делу. И я хочу, чтобы сотрудничество началось прямо сейчас, не позже. Я не желаю ходить к судье каждый раз, когда мне понадобится что-нибудь, на что я имею право.
— Я могу пожаловаться на вас в гильдию адвокатов.
— Отлично, мы можем подать встречные жалобы. Они проведут расследование в отношении нас обоих и обнаружат лишь то, что вы действовали противозаконно, обсуждая дело с дочерью и бывшей женой адвоката подсудимой.
— Я не обсуждала его с вашей дочерью. Она просто при этом присутствовала.
— Уверен, что коллегия, проводя расследование, отметит это различие.
Я предоставил ей возможность с минуту помучиться. Она явно дрогнула, но требовался последний толчок.
— Да, кстати, если ходатайство завтра будет подано, не сомневайтесь, что я оброню словечко для «Таймс». Кто там у них судебный репортер? Солтерс? Уверен, она сочтет это интересным побочным сюжетом. Милый маленький эксклюзив.
Она кивнула так, словно только сейчас вся сложность ее положения стала ей кристально ясна.
— Отзовите свои ходатайства, — сказала она. — К концу пятницы вы получите все, о чем просили.
— Завтра.
— Времени не хватит. Мне нужно все собрать и сделать копии. А копировальный пул всегда завален работой.
— Тогда в четверг к полудню — или я подаю ходатайство.
— Ладно.
— Отлично. Как только с этим будет покончено, вероятно, мы сможем начать переговоры о соглашении. Благодарю вас, Энди.
— Идите к черту, Холлер. Никакого соглашения не будет. Мы пригвоздим ее, и я буду смотреть на вас, а не на нее, когда станут оглашать вердикт.
Она развернулась и зашагала прочь, но вдруг резко обернулась:
— И не называйте меня Энди. Вы не имеете права так меня называть.
Длинными сердитыми шагами она направилась к лифтам, не обратив ни малейшего внимания на репортера, который подбежал к ней рысцой и попытался вырвать хоть несколько слов.
Я знал, что никакого досудебного соглашения быть не может — моя клиентка на это никогда не пойдет, — но подбросил Фриман этот мячик, чтобы она могла швырнуть его обратно мне в лицо. Я хотел, чтобы она ушла сердитой, но не чересчур, пусть думает, будто оставила за собой маленький трофей. Так с ней будет легче договариваться.
Оглянувшись, я увидел, что Лайза послушно ждет меня на скамейке, которую я указал, и сделал ей знак подойти.
— Ладно, Лайза, пошли отсюда.
— А как же Герб? Он привез меня сюда.