Пятый уровень.The fifth level
Шрифт:
— О господи, о господи, — только и могла повторять она.
— Что? — охрипшим от волнения голосом спросил Боуд, что там написано?
— История Генриха V, божьей милостью короля Англии, написана им собственноручно!
Едва прозвучали эти слова, как отец Джонатан подошёл к часовне и распахнул дверь.
В глаза бросилось пламя свечей. Всех мгновенно прошиб холодный пот. На каменном пьедестале лежал человек, в точности описанный отцом Джонатаном и в точности соответствующий изображению на картине. Он был словно живой. Даже цвет лица не изменился.
Рядом с пьедесталом, на каменном полу, стоял кубок. В него с указательного пальца
ГЛАВА 8
1418 год от Рождества Христова!
Утром того памятного дня, что перевернуло всю мою жизнь, — я был счастлив как никогда.
Ко мне в палатку пришёл мой кузен — герцог Бедфорд и на коленях поднёс ключи от города Руана. Город, который, ожесточённо сопротивлялся много месяцев, — сдался. Голод принудил жителей Руана отворить ворота города. Осада закончилась полной победой.
Я разбил французскую армию при Азенкуре, а сегодня принудил покориться Руан. Дорога на Париж была свободна. Я уже видел себя королём Франции, ибо знал, что нет силы, способной остановить мою 40-тысячную армию. В честь этой победы я на три дня отдал город в руки моих солдат, позволив им делать все, что они захотят. Я считал, что они заслужили это право, ибо сражались доблестно и умело. Днём, я устроил пир в честь победы. В мою палатку были приглашены все военные начальники, которые сопровождали меня в походе на Францию. Мы пировали до самого вечера, а когда стемнело, я оставил пирующих и в сопровождении двух стражей отправился на близлежащий холм. Взобравшись на него, я с гордостью смотрел на мой лагерь. Сотни палаток, тысячи огней. Везде шум и радостные крики. Я видел перед собой и стены Руана. Но это было уже не то затишье, как раньше. Город был ярко освещён пламенем многочисленных пожаров. Отблески огня поднимались далеко ввысь. До меня доносились крики помощи. Но я лишь радовался. Участь Руана была решена в тот день, когда они отказались добровольно сдать город. Что ж, пусть же теперь пожинают плоды своего упрямства. Я провёл несколько часов на холме, наслаждаясь зрелищем горящего города, и уже глубокой ночью вернулся обратно в палатку. Никого уже не было. Все ушли. Я выпил вино и собирался лечь спать, когда неожиданно увидел рядом с собой… женщину с младенцем на руках.
Я был удивлён тем обстоятельством, что стража пропустила её внутрь.
Женщина как-то странно смотрела на меня… а что более всего поразило меня…, так это грудной младенец. Мне показалось, что он смотрит на меня с укором.
Я протёр глаза, считая, что выпил слишком много вина, но услышал голос женщины.
— Генрих, — сказала она, не повышая голоса, — останови зло.
— Генрих? Даже моя супруга не смела обратиться ко мне таким образом.
Я был в гневе и громко позвал стражу. На мой зов прибежали четыре человека с мечами наперевес. Я указал им на женщину с младенцем и приказал немедленно вывести её из палатки. Я был удивлён тем обстоятельством, что мой приказ остался невыполненным. Стражи из моей личной охраны, которые за много лет ни разу меня не ослушались, — бездействовали.
Я пришёл в ярость. И ещё раз очень громко и ясно приказал вывести женщину с младенцем из палатки. При этом я указал пальцем на неё. Головы стражей повернулись в её сторону, но они по-прежнему бездействовали. Более того, у всех четырёх стражей появилось на лице растерянное выражение, словно они не знают, как поступить. Я гневно обратился к ним.
— Вы, ничтожества, отказываетесь
— Ваше величество, — осмелился ответить один из них, мы выполним любой ваш приказ, даже если он будет означать для нас смерть, но этот не можем.
— Почему, — спросил я у них.
Ответ, который я услышал, просто поразил меня.
— Ваше величество, мы не видим здесь никакой женщины с младенцем!
— Как не видите, — вскричал я, а это кто? Я снова показал на стоящую рядом со мной женщину с младенцем.
— Простите, ваше величество, но рядом с вами никого нет!
На этот раз ответ стражей прозвучал более уверенно. Я замолчал, пытаясь ясно осмыслить происходящее. Либо я выпил слишком много, либо я схожу с ума, либо стражи решили надо мной подшутить…, ничего другого в голову не приходило. Я искоса посмотрел на женщину. В ответ она мягко улыбнулась и произнесла:
— Генрих, они не видят нас и не слышат!
— А почему тогда я вас вижу? — спросил я у женщины.
— Ваше величество, с кем вы разговариваете? — раздался осторожный голос одного из стражей.
Я повернулся к нему и раздражённо ответил:
— С женщиной, с кем же ещё!
— Но, ваше величество, здесь нет никакой женщины!
— Нет, нет, — повторяя это слово, я протянул указательный палец и дотронулся до руки младенца.
— Вот младенец…
Едва я произнёс это слово, как все четыре стража одновременно рухнули на колени передо мной и молитвенно воздели руки. Я услышал шёпот, который звучал словно молитва.
— Ваше величество, перед вами богоматерь, а младенец, до которого вы дотронулись — Христос!
Я взглянул на свою руку. Палец, который коснулся руки младенца, — кровоточил.
Едва я осознал, кто передо мной стоит, как увидел ещё одно чудо. Младенец сошёл с рук матери и подошёл ко мне. Я опустился перед ним на колени. Младенец положил передо мной груду стекла и сказал:
— Останови зло, Генрих! И запомни каждое слово, которое ты услышишь, ибо, когда ты будешь в смятении или перестанешь понимать происходящее — именно в них будут все ответы. В них скрыта величайшая истина. Вот слова, которые велел передать тебе отец мой.
— Да воздастся каждому сыну — равно тому, что воздал он отцу своему!
Когда я поднял голову, ни младенца, ни богоматери не было в палатке. На мгновение мне показалось, что всё это привиделось. Но мой палец кровоточил, и передо мной лежала груда стекла.
Даже теперь, по прошествии 20 лет, когда я нахожусь глубоко под землёй и пишу историю своей жизни — моя рука дрожит при воспоминаниях о тех мгновениях. Все эти годы я надеялся, что снова увижу божественные лики, но тщетно — они более не являлись мне.
К величайшему моему огорчению, я не смог разгадать смысл слов, сказанных мне божественным младенцем. Вначале я думал, что разгадка проста. Однако проходили годы, и я всё больше понимал, что истинный смысл всё дальше ускользает от меня.
Это великий грех, но я сожалею о том, что не смог понять значение этих слов более, чем о своей родине, супруге и сыне, оставленных мною.
Но я не могу сказать, что не приблизился к разгадке этих слов. Возможно, я очень близок к ней. Но у меня не остаётся времени. Час мой смертный близок. Я чувствую это. Поэтому завещаю эти слова, как и это святое место, и всё, что в нем находится, а также заботу о моём прахе — Джонатану Парку, которого я видел в своём видении и который войдёт ко мне ровно через 566 лет после моей смерти — в 2004 году.