Пыль Снов
Шрифт:
Стремление юноши к комфорту и так далее вовсе не похоронено этой ночью; еще немного, и он ускользнет к кому-то другому. Как хорошо, что Хеллиан одержима лишь одним — выпивкой. Она смотрит на кувшин в чужой руке со всей яростной завистью обманутой любовницы. Пьяна она или нет, но спутать планы Смертоноса умеет всегда.
Нет, настоящий дурак сидит рядом. Сержант Урб, чья любовь к этой женщине блестит, словно весенние воды, питается из неистощимого источника детской веры. Он верит, будто однажды ее мысли прояснятся в достаточной мере, чтобы она увидела, кто стоит перед ней.
Да, он идиот. Но ведь идиотов в мире много. Им перевода нет.
Когда Смертонос наконец пошевелился, Бутыл выскользнул из разума крысы. Следить за этим — за любовными забавами — слишком подло. К тому же разве бабушка не вбивала в него предупреждения о риске извращений, связанных с его талантом? О да, еще как вбивала.
Скенроу подошла и встала рядом с Рутаном Гуддом у поручня. — Темные воды, — пробормотала она.
— Ночь.
— Вы любите все упрощать, верно?
— Вещи просты, Скенроу. Все осложнения, от которых мы страдаем, вырублены внутри наших черепов.
— Неужели. Но ведь от этого они не становятся менее реальными?
Он пожал плечами. — Чего-то хотели?
— Многого я хочу, Рутан Гудд.
Он покосился на нее и был, казалось, удивлен тем, как близко она встала. Почти такая же высокая, темные канезские глаза блестят… Он отвел взгляд. — И что заставило вас думать, что я могу помочь?
Женщина улыбнулась. Хотя капитан не обратил внимания, это была милая улыбка. — Кто произвел вас в чин?
— Один безумный лунатик.
— Где?
Он провел пальцами по бороде, скривился: — И к чему всё это, а?
— Знаете, Добряк был прав. Нужно работать вместе. Вы… я желаю больше знать о вас, Рутан Гудд.
— Ничего интересного.
Она оперлась о парапет. — Вы скрытничаете, капитан. Но ладно. Я умею выведывать. Вы среди первых офицеров Четырнадцатой. Значит, были в Малазе, уже уволенный и ожидающий нового назначения. Ну-ка, какая армия прибыла на остров слишком потрепанной, чтобы избежать расформирования? Восьмая. Тринадцатая. Обе с Корелской компании. Фаредан Сорт была в Восьмой, но она вас не знает. Значит, вы из Тринадцатой. Весьма… интересно. Служили с Седогривым…
— Боюсь, вы сделали ложные выводы, — оборвал ее Рутан. — Я переведен из флота адмирала Нока, Скенроу. Я даже не морской пехотинец…
— И на каком корабле служили?
— На «Дхенраби»…
— Утонувшем около Боевой отмели…
— Точно.
— … восемьдесят лет тому назад.
Он долго смотрел на нее. — Да, такая цепкая память граничит с одержимостью, не считаете?
— А как насчет патологической лживости, капитан?
— Это был первый «Дхенраби». Второй врезался в Стену на скорости пять узлов. Из ста семидесяти двух на борту только пятеро вытащены Стражей.
— Вы стояли на Буревой Стене?
— Нет, меня обменяли.
— В Тринадцатую?
— Назад во флот. Мы ухитрились захватить четыре триремы Маре, забитые добровольцами на Стену — да, хотя трудно поверить, что на такое дело находятся добровольцы. Но Стража отчаянно желала новой крови. Так что оставьте
— Звучит, надо признать, весьма правдоподобно.
— Хотя?..
Она бросила еще один сияющий взгляд (на этот раз он его заметил). — Все еще считаю вас лжецом.
Он оттолкнулся от поручня. — На баржах слишком много крыс.
— Можно поохотиться.
Рутан Гудд помолчал, поглаживая бороду. Пожал плечами: — Не думаю, что стоит.
Он отошел от борта. Женщина из Кана поколебалась и двинулась следом.
— Боги подлые, — шепнул Бутыл, — этой ночью все заняты одним. — Он ощутил в душе укол сожаления, старый и привычный. Он не из тех мужиков, за которыми женщины сами гоняются. Его приятели перебираются из одной постели в другую, и в каждой тепло и мягко — а ему самому не везет. Существо, посещающее его во снах, делает дневную жизнь гнусной насмешкой.
Да и ОНА не появлялась уже больше месяца. Возможно, устала. Возможно, получила от него всё, что хотела. Чем бы это ни было. А в последние посещения его пугал страх в ее глазах, пугало ее отчаяние. Он просыпался от вони сгорающей в пожаре травы, дым разъедал глаза, топот мчащихся по саванне стад громом отзывался в черепе. Он долго лежал под одеялом, свернувшись как ребенок, содрогаясь от одолевающего чувства неуместности всего вокруг.
Месяц спокойствия… но почему ее отсутствие кажется дурным знамением?
Баржа напротив ускользнула, поймав шальное течение, и Бутыл смог увидеть восточный берег. Низкий берег с валунами, тростники; за ними колышется равнина, озаренная зеленоватым светом нефритовых царапин на южном небосклоне. Степи должны бы кишеть жизнью. Но они пусты.
Этот континент воспринимается более старым, чем Квон Тали или даже Семиградье. С этой земли слишком долго кормились.
На западном берегу виднелись фермы. Каждый надел в треть лиги длиной тянется к реке, а противоположный конец выходит к путанице рассекающих регион дорог. Без ферм летерийцы голодали бы. Но Бутыл был встревожен печальным состоянием многих хозяйств: просевшие крыши амбаров, заросшие сорняками силосные ямы… Ни одного дерева в округе, даже пеньки сравнялись с истощенной почвой. Ветрозащитные полосы из осин и вязов кажутся иссохшими, больными. Широкие веера нанесенной из каналов земли, илистые островки делают берег опасным. Чернозем уносится в море. Нет, уж лучше наблюдать за первобытно-бесплодным берегом востока.
Какой-то солдат ходил по барже кругами, словно попал в клетку; на третьем проходе он остановился, постоял и затопал сапогами, подбираясь ближе.
Слева возникла чернокожая женщина. Положила руки на борт.
Бутыл лихорадочно пытался вспомнить ее имя. Потом сдался, вздохнул. — Ты из тех, кого Бадан Грук считал утонувшими, да?
Он искоса поглядела на него. — Сержант Смола.
— У тебя красивая сестрица — ох, я не …
— У меня красивая сестрица, точно. Ее зовут Целуй-Сюда, что само по себе кое на что намекает. Да? Иногда не ты придумываешь имя, а имя тебя находит. Так было с сестрой.