Пылающая комната
Шрифт:
— Нет, это даст новую пищу скандалу, он возобновиться.
— Я найду того, кто будет молчать.
— С одним условием, — сказал я, — я согласен, но с одним условием, ты познакомишься с Виолой Тиздейл.
Харди усмехнулся.
— Да, — наконец ответил он, — познакомлюсь.
Наша «сделка» состоялась. Я приехал после очередного «сеанса» у Хайнца. Вопросов о моей сексуальной ориентации он больше не задавал, но зато он нашел новую, не менее видимо для него увлекательную тему — мои взаимоотношения с Виолой. Не понимаю, как он до этого докопался. Боюсь, что
Приехал в два. Крис был дома и пил виски вместе с в высшей степени экстраординарной личностью в синем костюме, с перстнями на каждом пальце и серьгой в ухе, он был высокий, статный, светловолосый, с удивительными золотистыми глазами, я так и не выяснил были ли это линзы или его естественный цвет.
Крис представил мне его как Освальда, фотографа-датчанина, профессионала суперкласса. Я охотно поверил в это, заметив, как он посмотрел на меня, в его взгляде не было никакого любопытства, я был для него моделью, и не более того. Крис разговаривал с ним с трудом, поскольку Освальд по-английски изъяснялся весьма скверно, но все, что нельзя было понять на вербальном уровне, восполнялось его необыкновенно экспрессивной манерой речи.
— Я поклонник таланта Криса, — сообщил он дружески пожимая мне руку. — такой великолепный альбом. Вы написали песни?
— Да, но только тексты, — уточнил я.
— Прекрасный союз, я хотел бы пожелать вам успехов, — продолжал он на своем ломаном языке, — никогда не сдавайтесь, чтобы кто ни говорил. Наш век — век свободы и творчества.
Мы сели и побеседовали еще немного. Крис, разговорчивый и безумно возбужденный, рассказывал о съемках клипа.
— Да, да, — кивал головой фотограф, — чудесно, это было чудесно.
— Вот так, я его уговорил сниматься, — он имел ввиду меня, — а теперь фотографироваться.
— У вас это получится прекрасно, — заверил меня Освальд, потушив сигарету, — вы необыкновенно фотогеничны.
— Вот и я ему то же самое, а он не верит, — вмешался Харди и затем, притянув меня за рукав к себе, добавил почти шепотом: «Не стесняйся, он отличный парень, все как надо».
Меня чертовски интересовал вопрос, каким образом он собирается делать не студийные снимки и не сомневается в успехе. Судя по оборудованию, он был действительно специалистом высокого класса, как я впоследствии узнал, он работал на самые престижные агентства Дании и Швеции. Но больше всего мне требовалась уверенность в том, что все это не выйдет за рамки нашего узкого круга. Я спросил об этом Криса, когда Освальд на несколько минут отлучился, чтобы что-то еще взять из машины.
— Если он продаст фотографии, Крис, они будут растиражированы во всех журналах, я же
— Ничего он не продаст, — возразил Харди, — я выкупаю пленки, все подчистую, такое условие съемки, я за это дорого отдаю, но зато надежно.
У меня в жизни было не так уж много прецедентов, когда мне доводилось испытывать неловкость из-за чрезмерного внимания к моей персоне. Я ожидал чего-то похожего от этой ситуации. Но вышло иначе. Освальд оказался не только замечательным собеседником, не перестававшим развлекать меня во время съемки, но и на редкость гибким и тактичным партнером в работе, Криса он попросил удалиться, объяснив, что всегда предпочитает иметь дело с моделью один на один. Харди немного был этим недоволен, но пререкаться не стал и оставил нас наедине. Я не мог в тайне не сознаться себе в том, что мне доставлял удовольствие сам процесс, все происходящее и это не в последнюю очередь из-за его личного обаяния.
Крис с нетерпением дождался окончания съемки. Я оставил их обоих за разговором, а сам пошел в ванную и, прикрыв дверь, сел на черные плиты. Конфликт, неизбежный как вихревые токи в сердце урагана постепенно завладевал моим сознанием. Несмотря на то, что сам я воспринимал ситуацию, как ее и должен воспринимать художник, я твердо знал, что комментарием на нее моего отца было бы одно единственное слово: «грязь». Это слово звучало внутри меня, оно сводило меня с ума и делало невыносимым само мое существование в ту минуту. Вошел Крис и немедленно поднял меня на ноги:
— Что с тобой, малыш, — он обнял меня и успокаивающе похлопал по спине, — Освальд сказал, что ты неотразим, он по-моему к тебе не равнодушен, даже спросил не согласишься ли ты сняться хотя бы пару раз для «Эдема». Конечно, я ему сказал, чтобы и речи не заводил, вот так.
— Крис, я ненавижу себя, — произнес ту единственную фразу, которая и казалось мне истиной в тот момент.
— В чем дело, — он посмотрел мне в глаза, — тебе не понравилось?
— Нет, я не про то, — я не мог объяснить ему, что именно заставляло меня страдать и почему я не мог с этим справиться.
Освальд уехал, пообещав, что все будет готово через день, на следующей неделе он должен был вернуться в Данию. Я лежал на диване и курил, Крис продолжал расписывать мне свой новый проект во всех подробностях и требовать тексты, с которыми как-то не складывалось в последнее время. Тогда я напомнил ему о его обещании. Пора было выполнить и его.
— Тэн, хоть сейчас, звони ей, я пришлю ей машину. Где она живет? — спросил Харди, со свойственным ему чувством чести никогда не отказывавшийся от данного слова.
— Я за ней съезжу, — ответил я.
— Только привози скорее, — пригрозил он, — я хочу ее видеть.
Когда, приехав к Виоле и застав ее дома, я сообщил ей, что мы сейчас же едем знакомиться с Крисом Харди, она испуганно посмотрела на меня и воскликнула:
— Но у меня ничего нет, я отдала платье в чистку, а у юбки сломана молния!
— Одевай, что есть, — велел я, — для такого дела, это неважно.
— Подожди минуту, я быстро, — она убежала в комнату и вернулась ко мне в черном джемпере и черных джинсах. На пальце у нее сияло темным винно-красным цветом кольцо с гранатом. Оно было ей велико, и, она надев его на указательный палец, все время держала руку сжатой в кулак.