Пылающая комната
Шрифт:
— Господин Харди, господин Марлоу, добро пожаловать, вы оцените всю прелесть настоящей швейцарской зимы.
Он подал руку Крису, затем мне. Харди что-то брякнул в ответ на приветствие, я не мог и рта открыть, находясь под гипнозом этой необычной встречи. Питер, помощник хозяина, предложил нам пройти и взглянуть на наши номера. Мы вошли в здание, в холле был великолепный зимний сад, после весьма прохладного воздуха снаружи, внутри, как мне показалось, было довольно жарко. Питер пропустил нас в лифт и вошел сам. Лифт, по чести сказать, в таком месте, как это, был излишеством. Удобнее было бы подняться пешком. Наши комнаты, а их было две, находились друг напротив друга, рядом были еще два отсека и в каждом тоже по две двери. Всего на этаже разделенном на две части —
Крис подошел к постели и сев на край посмотрел на меня несколько растерянно.
— Слушай, Тэн, — заговорил он достав сигарету и закурив, — как ты думаешь, они вообще знают кто я?
Я невольно улыбнулся.
— В смысле слышали ли они «Ацтеков»?
— Ну, да, то есть они знают, что я…
Он не знал, как продолжить.
— Что ты известный рок-музыкант, приехавший сюда провести неделю наедине со своим любовником, подальше от назойливого любопытства окружающих?
Он кивнул.
— Я не знаю, что они знают, а что нет, — ответил я, — и какая разница. Если хочешь можно сообщить им об этом, не думаю, что они будут шокированы.
— Прикольный старик Клеменс, а?
— Да, нечего сказать, компания что надо.
Вошел еще один служащий с нашим багажом, извиняясь за беспокойство.
— Бросай все на пол, — велел ему Харди, — сами разберемся.
Он положил все наши вещи и тут же исчез, прикрыв дверь. Свет, который включил Питер, показался мне слишком ярким, и я выключил его, оставив только один маленький светильник с позеленевшей бронзовой фигурой фавна, играющего на свирели.
— Что будем делать? — спросил я Харди, все еще сидевшего и курившего на кровати.
— Может пойдем погулять? Посмотрим, что здесь творится, — предложил он.
— Что они здесь делали а, Тэн? — спросил Крис и сразу понял, о ком он спрашивает, поскольку и сам задавал себе тот же вопрос.
— Трахались, разумеется, отдыхали, бродили по окрестностям.
— А в каких комнатах они жили, может поинтересуемся?
— Не плохо бы, — согласился я.
Мы не стали возиться с багажом, так и оставив его на полу, достали только куртки и спустились вниз. Питер стоял за своим рабочим местом и беседовал с пожилой дамой, она говорила по-итальянски, рядом с ней стояла девочка лет семи, она проводила нас любопытным взглядом.
Мы вышли из особняка, прошли за ворота и двинулись по пустынной дороге. Уже стемнело, снег в темноте казался еще чище и белее, чем днем. Крис обнимал меня за плечи, и мы тащились с ним вперед и вперед, не сворачивая, чтобы не заблудиться. Это было одно из самых счастливых и спокойных мгновений моей жизни, лишенное страха, смятения и угрызений совести. Тогда я подумал, что лучшим вариантом для нас обоих была бы жизнь на необитаемом острове, в полной изоляции ото всех и вся.
— Знаешь, — сказал он прижимая меня к себе, — с нас снимут все обвинения, это я тебе ручаюсь, иначе они не дали бы нам так спокойно уехать без особых разрешений.
— Ты не учитываешь кое-что, — возразил я в ответ на его оптимистичный прогноз. —
Харди остановился и нахмурился. Он, вероятно, только сейчас осознал то, в чем я не сомневался. Полиция не упускала нас из виду, и наверняка они были и здесь тоже. Возможно, и хозяин отеля сообщал им о нас все подробности.
— Тэн, — сказал мой друг, — я не хочу постоянно жить на виду, какого черта они лезут к нам, я бы все деньги отдал, лишь бы от них избавиться.
— Деньги не помогут, в наших интересах найти того, кто убил Шеффилда.
И вдруг я со всей ясность понял, что знаю, кто это сделал. Знаю отлично, так что могу хоть сейчас давать показания. Мне страстно захотелось сообщить об этом Крису, но я отказался от этой идеи. Я не мог надеяться на то, что он не вмешается раньше времени, а его вмешательство означало бы еще худший скандал и наше полное поражение. Не было доказательств, и их невозможно было достать. Можно было только уже не сомневаясь пойти на громадный риск и…
— Успокойся, — сказал ему, прикасаясь пальцами к его губам, — ты не сядешь в тюрьму, тебя ждет пылающая комната.
— А тебя?
— Не знаю, — я ответил искренне, поскольку в своей правоте не был уверен никогда. Я вполне мог быть промежуточным звеном, подлежащим устранению в тот момент, когда желаемый результат будет достигнут. Вокруг уже была непроглядная тьма, нужно было возвращаться. Я сказал об этом Харди.
— Я никогда не войду в твою пылающую комнату без тебя, — он произнес эту фразу, отчетливо проговаривая каждое слово.
Я покачал головой. Как я мог уверять его в обратном или, напротив, соглашаться, если до сих пор об этой чертовой комнате я знал столько же, сколько и в момент нашего знакомства. Я знал все и не знал ничего, стоя посреди заснеженных просторов и глядя в глаза своему любовнику, которого будучи психически нездоровым (а я сам себе без труда мог поставить диагноз) я считал не вполне человеком. В моем сознании со скоростью бешено перематываемой кассеты проносилось все, что я успел выяснить целенаправленно или случайно. Невменяемая сила Харди, которую он в своей наивности принимал за постоянное сексуальное влечение, дикие сцены из дневника Хауэра, одержимого страстью к своему боссу, больше похожему на дьявола во плоти, чем на преуспевающего бизнесмена, псевдозамок, почему-то не выходивший у меня из головы с самого первого момента его посещения, нелепая игра с абсурдным режимом, от которого переклинивало жесткий диск, Бобби, который вовсе не был разнузданным извращенцем, но тем не менее с какой-то ангельской кротостью взирал на то, как его работодатель трахает своего любовника на заднем сидении машины, детектив Хайнц с его бесконечными вопросами, достойными профессионального психоаналитика, Томас, оказавшийся в результате своих темных дел в том же городе, что и я, в тюрьме и погибший идиотской нелепой смертью, его дочь, влюбленная в меня и в Криса, господин Говард потчующий нас каким-то африканским зельем, моя сестра, глядящая на меня с широко раскрытыми от ужаса глазами в тот момент, когда она получила подтверждение того, что мне было очевидно еще в пятнадцать лет, когда Фрэнсис, в пустом классе, отнимая у меня свою тетрадь и прижимая меня к стене и бесцеремонно ощупывая, спросил: «На кого это у тебя стоит, на меня?».
Харди прикурил сигарету и подал мне.
— Идем же, Тэн, — он потянул меня вперед, — я жрать хочу, как собака.
Мы пошли назад и через сорок минут были уже в отеле. Я лег на диван, Крис уселся в кресло и от нечего делать переключал программы, видно, его ничего не устраивало, наконец он нашел себе другое занятие, и оно мне показалось не особенно удачным — смешав все напитки из бара, активно поглощать этот коктейль. Я знал, что он, должно быть, страдает здесь, будучи лишенным своего обычного общества, отрезанный от мира, без клубов, города, работы. Меня пугало то, как он собирался провести тут неделю, и не свихнуться. Вся надежда была на сноуборд. Я же чувствовал себя прекрасно. Среди антикварной рухляди, затерянный в преддверии Альп, в канун Нового года.