Пылающая комната
Шрифт:
— Я так просто спросил, — ответил я в оправдание своего любопытства.
— Тебе действительно нравится моя жена? — спросил он с тревогой, свидетельствующей о том, что открытым он этот вопрос не отставит.
— Мне как-то все равно, — ответил я искренне.
— Я могу тебя с кем-нибудь познакомить — предложил он.
— Нет, не надо, — поспешно отказался я.
Мы сидели на полу беседки друг напротив друга, и я чувствовал какую-то пугающую ирреальность всего происходящего. Стояла сырая апрельская ночь, на удивление тихая. Деревья вокруг были блестящие
— Почему ты не говоришь о моих песнях? — спросил Харди то ли с обидой, то ли с претензией.
— Я хотел спросить об одной — «Змеелов». Это твоя?
— Да, — ответил он с гордой улыбкой, — ну, кое-что Грэмм добавил, — сознался он неохотно.
— Мне очень нравится, — сказал я, затягиваясь в очередной раз от его сигары, — ты бы мог весь альбом сделать в этом стиле?
— Наверное, — он пожал плечами, — но лучше, когда все разное, а что еще тебе нравится?
— Много чего, но «Змеелов» больше всего, — настаивал я.
— Я что-нибудь сделаю похожее специально для тебя, — сказал он, и я почувствовал, что мне его обещание польстило.
— Я хочу тебя спросить, — заговорил я после паузы, — почему ты приехал тогда, после концерта?
Он посмотрел на меня пронзительно, почти мрачно, и нахмурился.
— Да так, просто захотелось поболтать, — небрежно ответил он, — а ты?
— Я вообще-то по делу, — нашел я хороший предлог сменить тему, — хотел предупредить тебя быть поосторожнее.
— Это тоже из гороскопов? — он усмехнулся и глотнул шампанского.
— Может и так, но это значения не имеет, — ответил я, понимая, что мои слова он всерьез не воспринимает. Меня охватила досада на самого себя.
— Я никого не боюсь, мне плевать, что там они думают и пишут, — заговорил Харди, повысив голос, — я всегда бил морду тем, кто мне не нравился, а почему я не должен этого делать, если хотят, пусть попробуют ответить, а я посмотрю, что получится, я вообще люблю драки, а ты, небось, нет? — он посмотрел на меня с некоторым, как мне показалось, презрением.
— Ненавижу, — подтвердил я, искренне и без смущения, — пошлое занятие, особенно, на публике.
— Ну, этого требует имидж, как говорит Элис, мои фанаты это любят, и они не ошибаются, — наш спор набирал обороты, я понимал, что мы потихоньку скатываемся не к тому, ради чего я собственно затеял все это.
— Бог с ними, с драками, — согласился я, — но осторожность тебе бы не помешала.
— Честно говоря, я думал ты, так, паинька-мальчик у этого твоего дяди, но когда ты там, на дороге меня из под колес вытащил, я передумал.
«Вот тупица, — с досадой подумал я, — все только по прямой»
— Да ты забудь, Крис, — попросил я умоляюще, — не надо мне напоминать о моем героизме по десять раз, я от этого чувствую себя кретином.
— Почему? — с искреннем удивлением спросил он.
— Ну, потому что случайно все получилось, и это сделал бы любой на моем месте и гораздо лучше, чем я, вот, хотя бы Бобби.
— Да, Бобби это бы тоже сделал, — мечтательно произнес Харди, вероятно, вызывая в памяти фигуру шофера. — Я ему и плачу за это как
— Ты считаешь, что вообще все дело в деньгах?
— А ты нет? Ладно, не прикидывайся, я знаю, что такое без денег жить, а ты живешь без них, как все.
— Мне хватает, — почти злобно возразил я.
— Не ври, — императивно заявил он, — ни фига тебе не хватает. И мне тоже.
— Чего же тебе не хватает? — спросил я и подумал, что в любом журнале мне неплохо заплатили бы, пожелай я им продать его откровения, хотя в чем их ценность для публики я как-то понять не мог.
— Всего, — с широким жестом ответил Крис, — поедем на дискотеку?
— Зачем? — спросил я, опешив от неожиданного предложения.
— Потанцуем, я танцевать люблю, да ты не думай, там мало народу, все свои ребята. Это закрытое заведение «Black Cage».
— Я не умею танцевать, — пояснил я, — не взыщи.
— Ну, и к черту, посидишь, выпьешь, музыку послушаешь — настаивал он.
— Поехали.
Мы встали, прихватили коробку с собой и пустой ящик и отправились назад к Бобби. Бобби терпеливо ждал сидя в машине. Мы сели, и Харди сказал:
— Трогай в клетку.
Время было около трех ночи. В половине четвертого мы прибыли на место. Мы спустились в подвал, где в голубоватом полумраке было прохладно, как в склепе. Народу было немного, и никто не обратил на нас внимания, за исключением двух-трех девиц, поприветствовавших Харди на непонятном жаргоне. За нами опустилась тяжелая железная решетка. Мне показалось, что я попал в тюрьму, и я понял, что отделаться от этой фобии мне будет нелегко. Народ танцевал, лица разглядеть было невозможно.
— Вот там, можно заказать выпивку, — Харди махнул рукой в сторону закрытой двери в другом конце зала. И затем добавил, наклонясь ко мне совсем близко, — хочешь ширнуться?
— Нет, спасибо, — произнес я, чувствуя себя все хуже и хуже.
— Ну, я сейчас закажу музыку.
Он что то сказал одной из девиц, и она немедленно отправилась выполнять его просьбу. Он заказал какую-то отвратительную композицию в духе «Haujobb» и танцующие немедленно влились в новый ритм, Крис к ним присоединился, а я продолжал стоять в стороне, борясь с тошнотой. Он действительно хорошо танцевал, с необыкновенной, не свойственной европейцам пластикой, даже под это бредовое сопровождение. Я стоял и смотрел на него. Меня тошнило все сильнее, и я вспомнил одну клиентку Генри, беременную даму, приехавшую за гороскопом своего мужа, она сидела и с невыразимой мукой на лице внимала пояснениям Шеффилда, прижимая ко рту платок. В конце концов, она не выдержала и вышла. Я попросил Хелен в случае необходимости оказать ей помощь. Одно воспоминание о ней усугубило мое отвратительное теперешнее состояние. Я прошел по периметру зала в поисках входа в туалет. Наконец нашел его и, войдя, подошел к раковине, схватившись за нее обеими руками, как за свою последнюю надежду. В углу стояли двое парней и курили, с интересом за мной наблюдая. В эту минуту вошел Харди. Он направился прямиком ко мне и спросил, все ли в порядке.