Пылающий меч
Шрифт:
Как же громко затрещали и захлопали крылья, когда птицы поднялись в синее небо и разлетелись, кто на юг, кто на север, разнося послание царицы Яххотеп.
— Стоять! — скомандовал Яхмес, сын Абаны, двум воинам с узелками на плечах, совсем уж было приготовившимся бежать.
— У тебя в колчане только одна стрела, и ты можешь убить только одного из нас, — крикнул ему тот, что помоложе.
— Не надейся остаться в живых, — возразил товарищу тот, что постарше. — Ты и оглянуться не успеешь, как он
— Я и в мыслях не имел убивать своих соотечественников, — возразил Яхмес, сын Абаны. — Однако трусы мне не по душе. И если вы сделаете шаг вперед, то это будет ваш последний шаг. Я покалечу вас, и вы никогда больше не сможете бегать.
— Ты, наверное, не знаешь последних новостей! Царица погибла, Фивы в руинах, нет больше фараона и нет войска освободителей. Нам нужно убраться подальше прежде, чем сюда придут гиксосы.
— Владыка гиксосов лжет.
— А почему тогда царица медлит и не приходит сюда с войском?
Лучник услышал возле уха странный шорох и вздрогнул, хоть и не перестал целиться в беглецов.
— Плутишка! — тут же сообразил Яхмес. — Почтовый голубь! Он принес послание на своей правой лапке!
Голубь сел ему на плечо.
— Пойдем будить начальника! — весело воскликнул Яхмес. — А вы идите впереди меня!
Выражение лица лучника не обещало снисхождения, и беглецы сочли за благо повиноваться.
Градоправитель Эмхеб не спал. Он сразу же признал Плутишку, который умно и лукаво косился на него золотым глазком.
Ласково погладив изящную головку, Эмхеб развернул небольшой кусочек папируса, украшенный царской печатью, быстро пробежал его глазами и тут же прочитал вслух:
— Второй год царствования фараона Яхмоса, третий день первого месяца сезона всходов. Азиат Апопи, повелитель тьмы, владыка мерзких гиксосов продолжает нас обманывать, рассылая скарабеев с лживыми словами. Яххотеп, супруга бога и царица Египта, пребывает в полном здравии, равно как и ее возлюбленный сын Яхмос, фараон Верхнего и Нижнего Египта. В Фивах по-прежнему приносят жертвы Амону, богу побед, и войско освободителей готовится к боям против захватчиков, чтобы изгнать их и восстановить царство Маат.
Беглецы слушали послание с отрытыми ртами.
— Говорил же я вам! — с укором сказал им Яхмес, сын Абаны.
— Говорил, — понурил голову старший, — а мы, похоже, сваляли большого дурака! Но, может быть, вы нас простите?
— Наказание, которого вы заслуживаете, определит градоправитель Эмхеб.
Тетива лука была по-прежнему натянута, стрела готова вылететь. Градоправитель Эмхеб смотрел на провинившихся воинов гневным взглядом, его суровое лицо не сулило ничего хорошего.
Беглецы, вытянувшись, стояли передним. Он обошел их и дал каждому хорошего пинка.
— На этот раз достаточно! — объявил он. — Но если вы снова заглотите крючок с фальшивой приманкой, вами займется Яхмес, сын Абаны.
Битва посланий длилась не один месяц. В Мемфисе после нескольких дней паники, предводителям отрядов удалось навести порядок среди своих воинов. Горожане и земледельцы, получавшие с одной стороны гиксосских скарабеев, а с другой — приносимые голубями папирусы, собирались кучками, чтобы потолковать и обсудить полученные известия.
В начале третьего года правления Яхмоса население уже не сомневалось — верховный владыка гиксосов лжет. Люди, приезжавшие из Фив в свободные провинции, подтверждали: царица Яххотеп продолжает борьбу, а юный фараон Яхмос обнаруживает такой же твердый и непреклонный нрав, каким отличались его отец и старший брат.
Фиванцы надеялись, что эта новость дошла до Авариса и распространилась в Дельте.
— Я работал весь день и умираю от усталости, — пожаловался Минос.
— Сейчас от твоей усталости не останется и следа — пообещала красавица Ветреница, обмывая душистой водой прекрасное тело своего возлюбленного.
Не прошло и часа, как Минос забыл, насколько тщательно он работал над грифонами, стараясь выполнить все пожелания верховного владыки. Для него теперь существовала только обольстительная азиатка, которую он ласкал с наслаждением и восторгом.
Они одновременно вознеслись к вершинам блаженства, на которых исчезли все тревоги Ветреницы и возродились надежды Миноса. Однако парение длилось недолго, и вот они оба вновь на грешной земле. Нет, Ветреница никогда не признается возлюбленному, что следила за ним и знает его тайные помыслы. Никогда не признается и Минос, что лелеет мысль уничтожить верховного владыку. В последнее время художник не сомневался, что Апопи проник в его замысел, и его конец наступит одновременно с завершением работы над грифонами.
— Во дворце только и говорят, что о твоем новом творении, — сказала Ветреница. — Однако никто еще не видел его. Вот уже много-много дней доступ в тронный зал закрыт даже для высших сановников.
— Апопи откроет двери только тогда, когда убедится, что чудовища — само совершенство. И хотя он все время меня торопит, он постоянно требует поправок, желая добиться, чтобы грифоны были такими, какими он видит их сам. Ветреница! Они ужасающи! Я сам едва осмеливаюсь на них взглянуть. А с какой кровожадностью они смотрят! Как только я нанесу последний штрих, владыка оживит их с помощью своей черной магии.
— Что тебя так страшит, Минос?
— Когда ты увидишь грифонов, ты меня поймешь.
— Ты думаешь, Апопи сделает тебя первой жертвой грифонов?
Художник отодвинулся от любовницы.
— Думаю, такое вполне возможно. А ты знаешь, какие странные слухи ходят по Аварису? Говорят, что царица Яххотеп и ее сын Яхмос живы.
— Не стоит обращать внимание на всякие глупости, любовь моя.
— Я хочу вернуться на Крит вместе с тобой, Ветреница. Там мы поженимся, у нас будут дети, и мы будем счастливы, просто, обычно, без затей.