Пылающий остров
Шрифт:
Тунгус неистовствовал. Он погонял сохатого диким криком и свистом. Комья мокрого снега били в лицо, словно началась пурга. От ураганного ветра прихватывало щеки, как в мороз.
Вот и стойбище. Кленов протирал запорошенные глаза, растерянно щурился.
Толпа тунгусов ждала прибывших. Навстречу им вышел старик Хурхангырь:
— Скорее, скорее, баё! Времени совсем бирда хок! — По щекам его одна за другой катились крупные слезы…
Оба ученых побежали к чуму. Женщины расступились перед ними.
В чуме было темно. Посередине на высоком ложе с трудом угадывалось чье-то огромное
Баков схватил Кленова за руку. Он смутно видел, скорее мысленно рисовал незнакомые, по-своему красивые черты смолисто-черного лица, странные выпуклости надбровных дуг, строго сжатые губы, тонкий нос. Разглядеть все это было нельзя. Баков полез в карман за спичками. Но Кленов остановил его.
— Неужели умерла? — тихо спросил Баков.
Кленов наклонился, стал слушать сердце.
— Не бьется, — испуганно сказал он. Потом стал выслушивать снова. — У нее сердце… в правой стороне! — отпрянув, прошептал он.
— Я этому не удивляюсь, — сказал Баков и скрестил на груди руки.
Безмолвный, погруженный в свои мысли, стоял он над умирающей неведомой женщиной.
Вокруг толпились старухи. Одна из них подошла к Бакову:
— Баё, она уже не будет говорить. Помирать будет. Передать велела. Лететь на красную звезду будешь, обязательно с собой возьми Таимбу… И вот еще передать велела… для шитика твоего… — И старуха протянула Бакову небольшой предмет, с виду просто кусок металла.
Баков взял его и почувствовал, как руку потянуло книзу. Даже самородок золота не был бы таким тяжелым.
Старушка заплакала.
Ученые тихо вышли из чума. Они уже ничем не могли помочь умирающей.
Глава IV
БЕГСТВО
— Ходи-ходи мало, тихо… Тут кустах лодка будет…
Баков едва слышал шепот проводника. Приходилось сжимать зубы, чтобы не застонать. Знакомая одуряющая боль шла от сердца, отдавалась в лопатках. Онемела левая рука. Только люди с больным сердцем знают, что зубная боль не самая мучительная. Но Баков не мог, не имел права стонать.
— Мало-мало тише, однако. Ходи змеей, пожалуйста.
Холодный пот выступил у Бакова на лбу. Теперь бы полежать здесь, в кустах. Может быть, отпустит, пройдет приступ… Но останавливаться нельзя. И Баков, кусая губы, полз.
Под крутым бережком у корейца была спрятана лодка. Он скользнул вниз. Баков лежал на спине и широко открытыми от боли глазами смотрел на черное небо, на котором не было видно ни одной звезды.
«Плохо с сердцем, — думал профессор. — Так много надобно сделать… Трансурановые!. Холмстед будет потрясен. Хоть бы годик еще прожить».
Кэд обматывал тряпками весла. «Ему, по-видимому, не впервые переходить границу. Контрабанду, что ли, носит?. Где его только достал Кленов? Бедняга Иван Алексеевич, волнуется, поди, сейчас».
Баков ощупал в кармане кусок завернутого им для предосторожности в свинец металла. Еще на заимке он сравнил вес куска с самородком золота, найденным им в тайге. Слиток сразу показался Бакову необыкновенно тяжелым, но результаты первого опыта превзошли все ожидания. Неведомый металл был не только тяжелее золота, но и тяжелее урана. Баков определил его атомный вес в 257. А ведь уран имеет всего лишь 238! Когда-то, еще в Петербурге, профессор Баков, анализируя открытие супругами Кюри радия, высказал предположение о существовании на Земле, если не теперь, то в прошлом, элементов тяжелее урана, «трансурановых», которые успели ныне распасться на более легкие элементы, как распадается радий, в конце концов превращаясь в свинец. Баков назвал в своей статье гипотетический элемент, самый тяжелый из трансурановых, радием-дельта.
И вот странный случай передал в руки ученого металл, который, несомненно, судя по весу, относился к трансурановым. Это и был предсказанный им радий-дельта!
Исследовать его, как можно скорее всесторонне исследовать! Сообщение о радии — дельта будет не менее сенсационным, чем открытие сверхпроводимости. Кстати, надо повторить опыт Камерлинг-Оннеса, посмотреть как будет влиять радий-дельта на сверхпроводимость. А главное, торопиться нужно, успеть, пока сердце…
Откуда-то появился Кэд и потянул Бакова за собой. Через минуту Баков был уже в лодке. Кореец заставил его лечь на дно. Сам он примостился на скамейках так, что мог грести лежа. На носу и корме лодка имела фальшивые борта и похожа была на бревно. Обмотанные тряпками весла бесшумно опускались в воду.
Пошел сильный дождь. По тихому Амуру, скрытая темнотой и ливнем, поплыла коряга.
Когда лодка достигла середины Амура, Баков тихо сказал:
— Слушай, ходя! Одну вещь мне достать шибко надо.
— Можно достать, — шепотом согласился кореец. — Деньги надо.
— Самородок золота видел у меня? Отдам.
— Чего надо-то?
— Жидкий гелий мне нужен.
— Жидкий? Пить будешь?
— Нет. Люто холодная жидкость. В Токио, в университете, наверное, она есть.
— Если мало-мало есть, берем, — успокоил Кэд. — Харбин будем — знакомый японец скажу. Золото шибко любит.
На русском берегу прозвучал выстрел. Там не могли слышать шепота беглецов. Просто казак выстрелил «для опасности» в корягу…
* * *
Кленов шел по улице Харбина. Навстречу ему бежали китайчата, которые продавали «Русское слово». Бородатый купец в поддевке открывал лавку. Путейский инженер с бакенбардами и в фуражке с молоточками проехал на рысаке. Подковы звонко цокали по булыжной мостовой. Китаец нес на голове огромную корзину. Дворник отборной русской бранью отчитывал провинившегося мальчишку. Какая-то дама с помятым лицом остановила Кленова и спросила по-русски, как ей пройти к вокзалу. Кленов ответил по-английски, что не понимает. Дама проводила его удивлённым взглядом.
Кленов читал русские вывески и никак не мог представить себе, что он в Китае.
Вот и нужный переулок. Сомнительный кабачок.
Хозяин уже знал Кленова в лицо. Четвертый день этот хорошо одетый господин сидит в его заведении, завтракает здесь, обедает, ужинает, но ничего не пьет. Наверное, ждет кого-то…
Кленов занял привычный уже столик у окна, вдали от входа. По грязной клеенке ползали мухи. Подбежавший китаец с косой смахнул салфеткой со стола невидимые крошки. Но мухи снова сели.