Пыльца
Шрифт:
Я оттолкнула тарелку Белинды:
– Не знаю, как ты можешь это есть. Гнилое же. В глазах мужчины появился черный огонь:
– О, извините! Я люблю, чтобы мясо было с душком и сырым. Сивилла, дорогая! Я самонадеянно решил, что у тебя те же вкусы…
Я не отвечала. Ни улыбкой, ни смехом.
– Койот определенно наслаждается трапезой, – продолжал Берликорн, глядя туда, где пес вгрызался в очередной розовый шмат свинины. – Да, из твоего друга выйдет отличный охранник. Дело в том, что Цербер, он как бы немного… не совсем адекватен. Ты заметила? Но я хотел рассказать тебе о моем вторжении. Во мне проснулась жажда путешествий, знаешь ли, желание заражать. Желание стать рассказчиком, а не историей. Но была
– Ты ведь боишься меня, сэр Джон?
На мгновение он задержал дыхание. Похоже, он впервые задумался над моими словами. Но мне хотелось дожать его.
– Ты боишься меня, потому что я дронт, – сказала я. – И ты не можешь заразить меня своими историями. Ты ничего не можешь мне сделать.
– История твоей жизни закончится с твоей смертью, – улыбнулся он и продолжил: – К тому же чем больше историй вы рассказываете, тем дольше будем жить мы, сноборигены. И хотя твоя жалкая плоть обветшает и умрет, мы, сноборигены, не умрем никогда. Всегда найдется рот, чтобы накормить. Истории – как пища, ты знаешь? Пища для языка, а язык должен быть хорошо подвешен. Что ты собираешься делать, Сивилла? Зачем ты пришла сюда?
– Я хочу тебя уничтожить.
– И как ты собираешься это сделать?
– Я хочу уничтожить тебя за ту боль, что ты принес в мой мир, моим друзьям…
– Как же ты убьешь сон? Это все равно что отрубить себе голову. Дороги отсюда нет, Сивилла. Я – изящная история, которую увидели в снах твои предки. История о мире под миром. О вашем страхе перед смертью. Из этого страха сделали меня. В первое время это было несложно! Истории рассказывались, а потом исчезали. Во вздохе. – Он глотнул еще вина, а потом вновь заговорил: – Я верю, что этот окрашенный кровью эликсир был самым первым образцом Вирта. Только через его трансформации ваши предки могли представить другой мир за гранью повседневности. От глотка вина произошли книги и картины, кинематограф и телевидение – все способы фиксации. А благодаря мисс Хобарт и перьям, Вирту и разделенным снам продолжилась наша жизнь. История изменилась. Мифы растут, даже если вы их не рассказываете. Нам больше не надо быть рассказанными. И однажды мы расскажем себя. Сон оживет. Вот почему я принес аллергию в твой мир. Я хочу власти над миром. Я хочу заразить вас своей любовью.
Потом произошло что-то очень странное, если в этом случае я могу употребить слово «странное». В дальнем конце столовой из ниоткуда появились четыре пули. Они медленно пролетели вдоль стола, мимо каждого из нас, проползли сквозь воздух над четвертым, пустым креслом, а потом исчезли в тумане. Джон Берликорн с отвращением следил за их полетом.
– Знаешь, меня ужасно бесит, когда люди так делают, – сказал он. – Стрелять в Вирте. Неужто вы, люди, не понимаете, что эти пули так и будут путешествовать по историям, пока не найдут достойную цель? В мифах ничего не пропадает, только меняется. Это место Колумба. Он был приглашен на праздник. Что мне теперь делать? Какая невоспитанность!
Медленный полет пуль напомнил мне о деле.
– Прошу… ты завоевал моих детей и мой город своей любовью… но можешь ли ты спасти моего сына?
Берликорн вздохнул.
– Вот мы, в моем золотом дворце, который стоит в центре сада. Который лежит в сновидении, в мифе. Миф внутри
– Больше нет ничего. Это моя история. Верни мне ребенка.
Берликорн только отмахнулся от моих слов.
– Достигнув успеха в отделении сна от тела, мисс Хобарт осознала, что тело – всего лишь сосуд. Сны могут продолжать жить в Вирте, тело не нужно. И вуаля! Райские перья. В наши дни для тех, кто в состоянии заплатить… можно сказать, смерть больше не является концом жизни для простых смертных. Ваши сны могут жить, сами выбрав себе обстановку, мир, религию. Выбрав историю. Так теперь живет и мисс Хобарт, ведь она умерла много лет назад. Она живет в райском Вирте. Никто, конечно, не знает, где именно. Она выбрала собственную безопасную тайную историю.
– Пожалуйста… останови аллергию, – я стала впадать в отчаяние. – Вылечи моего Сапфира!
Берликорн смахнул в сторону свою кружку с вином и опустил кулак на стол.
– Ты когда-нибудь закончишь ныть?
Его голос ошпаривал отвращением, а глаза прожигали насквозь.
– И это твое единственное желание? Что? Жизнь для твоего пропитанного смертью сына? Да что с тобой такое? Давай же… покажи, что ты сильная.
– Все люди хотят одного и того же, Берликорн, – холодно сказала я. – Мы живем ради своих детей. Твои истории тебе как дети. Наши дети – наши истории.
Берликорн резко выдохнул, успокаиваясь. И посмотрел глубоко в глаза Белинды.
– Моего отца звали Хронос, Сивилла, – сказал он. – Он хозяин часов, он создал Время. Он не хотел, чтобы я родился. Так начинается моя личная история. Гадатель предсказал Хроносу, что его убьет один из его детей. И надо же, он попался на эту дешевую уловку. Он убивал моих старших братьев и сестер при рождении. Глотал их. Он проглотил и меня. Исключительно хитрость помогла мне выжить внутри желудка моего отца. Среди едва слышного тиканья в его животе, дней, измеряемых каплями. Сок стекал в темноту, отделяя друг от друга мгновения. Наверное, я был весьма близок к смерти, но мне удалось убежать от нее. Я родился вновь. Меня ли нужно обвинять в том, что люди пока не способны сделать то же самое?
– Некоторые способны, – ответила я.
Берликорн устремил взгляд сквозь дождь куда-то вдаль.
– Эта твоя история, – продолжила я. – Похожа на…
– Эта моя история! Как ты можешь? – внезапно он повернул ко мне искаженное от боли лицо. – Думаешь, я это выдумал? Вы это выдумали. Это твоя история, Сивилла, и прочих ничтожеств, таких же, как ты. Какие же примитивные истории вы рассказываете, да еще требуете, чтобы мы были довольны жизнью в их пределах!
– Мы создали вас.
– Да! О да! И однажды мы вас покинем. Можно ли нас осуждать, в самом деле, можно ли нас осуждать за то, что мы хотим продолжаться? Стать лучше, чем вы?
– Все, чего я хочу, – чтобы мой сын был здоров.
Берликорн секунду смотрел на меня, потом отвел глаза. Его взгляд вновь исполнился грустью.
– Мисс Хобарт так разочарована. По-настоящему. Вот человек, достойный своего имени. Настоящий творец.
Джон Берликорн умолк. Он вздохнул и снова посмотрел на меня. И вновь раздался его печальный голос:
– О чем еще, кроме выхода, мог я думать, скитаясь все эти годы в полном одиночестве в темноте внутренностей моего отца? А что еще я мог сделать, найдя выход, кроме как погрузиться в темную землю? Я вел жизнь под землей, питаясь корнями. Один, все время один. И вот я услышал, как по моей травяной крыше пробежали ноги девочки. Я потянулся к ней, охваченный желанием. Сделал ее своей. Своей цветущей невестой. Я дал ей гранатовых зерен, чтобы она оставалась верна мне. Разве не так, моя сладость?