Пыльные перья
Шрифт:
– Это она. Выпусти меня.
Повторять дважды Мятежному было не нужно.
Дальше было неловко и путано: Озерская, которая показательно истерила в руках у Никиты, Мятежный, обшаривший все кусты в поисках хоть малейшего намека на малого беса, который мог это сделать. Истомин, который чувствовал себя смутно виноватым. Одну из первых летних ночей хотелось забыть как страшный сон.
Она и была страшным сном.
Саша хмуро молчала, дожидаясь мальчиков. Грин подошел к ней первым, и в мерцании фонаря ей показалось, что изнутри он светится. Прозрачный. Полный внутреннего огня. Он бы мог. Этот мальчишка смог бы что
– Я поверить не могу, что вы всерьез сцепились над трупом.
Саше нравилось на него смотреть и именно поэтому не нравилось вовсе, сейчас она чувствовала только запах горелой резины – горели, вероятно, ее предохранители.
– Если бы ты вовремя отозвал своего пса, Гриша, ничего бы не случилось, потому что склоку начала не я, – сказала как выплюнула. Гришей она его звала очень редко, но сейчас дело было даже не в этом. Саша нырнула на заднее сиденье, швырнув в Мятежного ключами. – Если это был твой план, чтобы снова сесть за руль, то подавись. Псина.
Мятежный единственный из всех не выглядел сколько-то помятым. То же небрежное выражение на лице, те же спутанные темные волосы. Сколько-то впечатленным он не выглядел тоже, выработав иммунитет к Сашиным спектаклям еще в раннем подростковом возрасте. Он только скривился, бесконечно насмешливый, и терпеливо поднял ключи с пола. Ему все было будто смешно, он улыбался сыто, как безумный. Темнота расползалась дальше, касалась его светлой кожи.
– Ну, окей. Значит, гав.
Грин перевел взгляд с одной на другого и устроился на переднем сиденье.
– Поехали домой.
Он сделал вид, что не услышал презрительный смешок со стороны Саши. Саша честно постаралась никому не показать, насколько опасно близко к порогу королевства рыданий она стояла. Это не дом. Саша сама не знала, что мучило ее больше: события ночи или то, что они закончились. Ведь это значило возвращение в Центр.
Глава 2
Белый ландыш
Саша могла злиться на Мятежного сколько угодно, но ругаться с ним было привычно, даже комфортно. То, с какой бешеной скоростью он гнал по улицам, – это тоже привычно. Все это дарило ей волшебную возможность не думать. Саша могла притвориться, что не видела взгляда Грина в зеркале заднего вида. Или Саша могла притвориться нормальной. Максимально далекой от Центра. Ненадолго. На пару минут. Краденая маленькая жизнь обитала в машине, или в любимой чайной, или на улицах города, когда ты просто пешеход, а не еще один сотрудник Центра. Это была маленькая искусственная жизнь, но ровно такая, какой Саша хотела бы ее видеть. Без тренировок. Без тварей. Без Центров. Настоящая жизнь.
В кабинете Валли притворяться не получалось, в нем всегда пахло деревом, духами Валли, ее любимой мятой в горшочке. Центром. Запах Центра был уникален. Он будто наполовину принадлежал Сказке. Принадлежал Ржавому царству, раньше оно было Тридевятым. Жил одними только удивительными вещами. И чем шире, чем больше казался Центр, чем громче он вздыхал по ночам, совсем живой, тем отчаяннее Саше хотелось домой. Вот только дом – это где?
Валли была маленькой женщиной – еще девушкой, ей было едва за тридцать. С острыми чертами лица, тяжелой нижней челюстью, а ее зеленые глаза были еще одним напоминанием о Сказочном лесе, любимом мире, который она поклялась охранять и теперь носит с собой. Сейчас ее взгляд скользил с одного воспитанника на другого, а короткие волосы,
Валли называла их МОИ (Мятежный, Озерская, Истомин) и думала, что они не понимают, что это значит только мои, ничего кроме. Они в ответ звали ее Валли, робот из детского мультика, мягкое сокращение от Валентина Евгеньевна, которое она терпеть не могла. Так или иначе Валли физически не могла бы возвышаться над, например, Мятежным или даже Грином, но больше она сейчас напоминала маленький танк, потому возвышаться ей все-таки удавалось. Даже не вставая из кресла.
– Что вы натворили? – Она звучала чуть устало и совершенно не удивленно одновременно. – Мы получили жалобы на шум.
Саша удовлетворенно хмыкнула, вроде «а я говорила, что не нужно меня туда тащить», Грин вступил прежде, чем она или Мятежный смогли открыть рот:
– Возникло небольшое недопонимание, но мы с этим разобрались.
Взгляд Валли мазнул по Мятежному – она знала, кто стал причиной шума, – и остановился, наконец, на Саше.
– Это та девушка? Ее ты видела?
Саша уже сейчас знала, что события этой ночи отпустят ее нескоро. Она вспомнила, как пару часов назад жалась к Валли, размазывая слезы по лицу, чего не делала никогда. «Пусть это кончится, пусть это кончится». Что именно она имела в виду под «это», Саша не знала до сих пор. Она ограничилась тем, что кивнула, добавив сухое:
– Да, это она.
Валли бесила ее своей чуткостью примерно с той же силой, с которой Мятежный бесил ее самим своим существованием. Валли сделала едва заметный жест рукой, отпуская их.
– Мы обсудим это завтра. Я постараюсь пофиксить ситуацию на местах. Вы идите отдыхать. Саша, я попрошу Иглу, чтобы она принесла тебе травяной отвар, ты до сих пор нездорово бледная.
Треск. Пыль. Пожар.
Саше не нужно приглашение, ее не нужно просить дважды. Она почти успела уйти.
Саша развернулась медленно, весь мир был словно замороженный. Лицо Грина, бледное, такие лица называют ангельскими. А потом только красный цвет. И Валли. Валли. Валли.
– Сбереги свою благотворительность, Валентина, для тех, кто в ней нуждается. Мне не нужна твоя помощь. Или твоих бесов. – Саша злилась и еще больше злилась от того, как Валли абсолютно не выглядела человеком, которого застали врасплох. Она будто ждала, что Саша сейчас вскинется. Черт возьми, да она даже не ожидала от нее ничего хорошего. Никто не ожидал.
– Игла – одна из наших домовых, Саша. И ты будешь относиться к ней с должным уважением. Что до моей благотворительности, то я просто пытаюсь о тебе позаботиться. Для тебя ночь действительно выдалась трудной.
Саша Озерская воспринимала только те моменты, когда их улыбки начинали давать трещины, превращаясь в уродливые зубастые провалы. Когда «дом» превращался в обугленный остов – упс, теперь и дома нет. Саша Озерская рождалась дважды. Первый раз – как все. Второй раз – в пожаре. И гореть она продолжает до сих пор. Белый ландыш в огне.
Никто не рассказал мне, что можно как-то еще. Я и не хотела.
– Валентина, брось. Просто брось это.
Это удивительная трескучая тишина со стороны Мятежного и Грина, ешь тишину ложкой и остатки складывай за пазуху, на черный день. Валли поднялась из-за стола медленно, так приближаются к дикому зверю, вот эта тварюшка сейчас откусит тебе руку.