Пытка любовью
Шрифт:
Он положил горелку на подставку, и сделал несколько глубоких вдохов носом, самопроизвольно выпуская воздух через рот при выдохе. В это время он начал думать о том, что над его головой простирается безоблачное голубое небо. Он закрыл глаза, поднял голову вверх, и постоял так с минуту, глубоко дыша уже ртом, и представляя себе бескрайнюю голубую безбрежность. Когда Игорь опустил голову и открыл глаза, он почувствовал, что в голове у него уже нет барабана, а "непокорный" уже почти успокоился, лишь были слышны в груди гулкие удары сердца. "Ну вот, и нормально, - подумал он, - Не зря мы всё-таки с Юркой изучали
Игорь закурил сигарету. "Нормально, - подумал он, - Она что, не заметила что ли ничего? А может сейчас на воле такие мужики, что не замечают и женских прикосновений к себе? Может быть и женщины к этому привыкают... Да не может быть... А может быть и так... Ты же и сам помнишь, как ездил в переполненных автобусах и трамваях... Она же не носит кофточки с вырезами, чтобы светить зэкам свою грудь... А такие прикосновения может быть для неё ничего и не значат.
Это ты, голодный самец, несколько лет даже запаха женщины не ощущал. Вот и вспыхиваешь как головка от спички. А у неё муж есть. Она мать двоих детей. Вот и не лезь к ней больше с тупыми просьбами. А то, - "можно мне попробовать?" Козёл. Сам напросился.
Стоял бы сейчас возле шкафа, если бы она не вышла. Тупица. Гаси уже горелку. Чего ей гореть просто так?. Да хрен с ней. Пусть горит. Наверное, сегодня нужно будет отшлифовать вчерашние коронки. Вот и шлифуй, потихоньку. И общайся с ней "потихоньку". А с дурацкими просьбами больше не суйся".
Докурив сигарету, Игорь погасил горелку поворотом вентиля и выключил компрессор. Он сел на свой рабочий стул и, от нечего делать, посмотрел в окно сквозь тюль. Там была видна лишь часть сплошного высокого деревянного забора, побеленного известью. Пришла Светлана Ивановна, как всегда улыбающаяся. Она посмотрелась в небольшое зеркало, висевшее на стене слева от входа, и как это делают лишь женщины, как бы поправила свою причёску, прикасаясь к ней лишь кончиками своих пальцев.
– Ой! Какое платье себе Антонина Петровна достала, - говорила она с улыбкой и по-женски возбуждённо, - Из Германии. Просто прелесть... Сейчас она мерила, а я смотрела. Как оно ей идёт. Умеют же за границей всё делать. Не то, что у нас... И мне дала надеть. Сверху всё просто прекрасно, а вот здесь, - она постучала своими кулачками себя по бёдрам, как бы с какой-то обидой, - И в кого я такая уродилась? У всех женщин фигурки как фигурки. Стройненькие. А здесь... О!
– и она ещё раз, как бы с ненавистью стукнула себя кулачками по своим бёдрам.
– Вы что серьёзно? Или шутите?
– изумлённым тоном спросил Игорь.
– Насчёт платья?
– спросила уже Светлана Ивановна, присаживаясь на свой стул, - У неё знакомые в ГДР к своим родственникам каждый год ездят. Вот она им и заказала.
–
– Да я не об этом, - сказал Игорь, - У вас изумительная фигура. Женская фигура должна в первую очередь нравиться мужчинам, а не женщинам. А от вашей фигуры мужчины просто без ума.
–
– Вы так думаете?
– спросила его Светлана Ивановна, со своей обаятельной улыбкой.
– Я не думаю, - ответил Игорь, глядя ей в лицо, и стараясь понять, действительно ли она говорит серьёзно, или шутит, - Я убеждён в
–
– Да? Это приятный комплимент.
–
– Я не любитель говорить комплименты, - сказал Игорь серьёзно, - Я или говорю то, что думаю, или, если нельзя говорить, просто молчу.
–
– Ну, что ж, - сказала Светлана Ивановна, и как-то несколько распрямилась, сидя на стуле, прогнув свою спину, отчего на её халате более чётко стали выделяться овалы её груди, - Я польщена вашим мнением о моей внешности. Вы всегда так убедительно говорите, что к вам нельзя не прислушиваться.
–
– Светлана Ивановна, ну не называйте вы меня на "вы". А?
– сказал Игорь, - Я же не намного и старше вас по возрасту, чтобы меня на "вы" называть. Я от этого чувствую себя как бы не в своей тарелке.
–
– И я вам то же самое давно хотела сказать, - как бы заговорщически наклонилась в его сторону Светлана Ивановна, - Давайте уже перейдём на "ты". Нам же ещё столько вместе работать.
–
– Да нет, - сказал Игорь, - Мне просто нельзя вас называть на "ты". Иначе, если такое услышат, - я уже не буду здесь больше работать. И вам опять придётся искать себе нового помощника.
–
– В общем-то, да, - с некоторой грустью проговорила Светлана Ивановна, а затем вновь улыбнулась и сказала, - А давайте сделаем так. При посторонних людях вы будете обращаться ко мне, как и прежде. А когда мы будем одни, то вы будете называть меня на "ты" и звать Светланой или Светой. Ведь мы же с вами почти ровесники. Тем более что вы чуточку даже и старше меня. А то мне тоже как-то неловко. Я даже как бы старею от этого выканья, - и она чуть поморщилась после этих слов, - А для женщины стареть никогда нельзя. Вы же это понимаете? Ну, так что? Договорились?
– Вновь улыбнулась она Игорю своей обезоруживающей улыбкой.
– В принципе-то вы правы, - сказал Игорь, - Но мне будет несколько трудно привыкать называть вас на "ты".
–
– Ничего, привыкните... А то я, от обращения от вас на "вы", действительно состарюсь, - сказала она смотря в глаза Игорю и как всегда мило улыбаясь, - Ну? Значит, договорились? Если так, - то вот вам моя рука, - и она протянула Игорю свою руку, как-то по-женски, чуть ли не вниз ладонью.
– Договорились, - тихо, и с какой-то нерешимостью на лице, проговорил Игорь. Он подвёл ладонь своей руки под её ладонь, и их ладони соединились. Он осторожно согнул свои пальцы, и как бы обнял ими кисть её руки. Уже несколько лет он не прикасался своей ладонью и пальцами к женщине. И сейчас, в них, в его пальцах и в ладони, как бы собрались все осязательные чувства его организма.
Его пальцы и ладонь как бы просто сами хотели чувствовать осязанием красоту этой женщины. И вот он уже держит в своей ладони руку обаятельной и красивой женщины, и ощущает теплоту и нежность этой женщины через её руку. Он медленно отвёл руку назад, касаясь при этом кончиками своих пальцев её нежной кожи, и как бы всё ещё сохраняя в своей руке эту теплоту и нежность. Его сердце при этом чувствовалось своими ударами в его груди, как когда-то, на воле, когда он всегда чувствовал его биение. Но это было давно.