Раб и солдат

Greko

— Но его же не отпускают из Черкесии!

— А кому он нужен в Царьграде и, тем более, в Лондоне? Там он начнет журналистам рассказывать направо и налево, что действовал по указке кабинета. Снова скандал! Снова объясняйся с Петербургом! Пока он в Черкесии, он нейтрализован!

— Вот так кунштюк! — припомнил я давнее изречение Фонтона.

— Еще какой! — подтвердил Фонтон. — Я тебе больше скажу. Получил я сведения, что Андрей Гай побывал в Тегеране вместе с одним англичанином, когда убивали нашего посла Грибоедова! И в Лондон он ездил в 36-м. Зачем? Какие инструкции он получил на туманных берегах Темзы? Много, очень

много вопросов к этому господину!

— Зачем же его отправили в Черкесию? — изумился я. — Он же меня теперь выдаст!

— Очередная недоработка! Нет у нас единой системы в разведке. Каждый тянет в свою сторону. Но я уже уведомил Тифлис, чтобы с Гаем вели себя осторожнее. Не доверяли безоговорочно его донесениям. Перепроверяли их. И делали соответствующие выводы.

Я задумался.

Если Фонтон прав, то мое возможное возвращение в Черкесию становится еще более опасным. Хорошо, что я решил закруглить эту историю. А что я буду делать, коли начальство решит по-другому? Сразу вспомнилось безразличное и сытое лицо чиновника из Военного министерства и его недовольство моей самодеятельностью. Торнау мне рассказывал, что его миссии в горах каждый раз были делом сугубо добровольным. Но то барон и натуральный мажор, хотя отличный мужик. Он ребенком сидел на коленях у всех важных генералов, кто на Кавказе командовал. А я? Кто будет считаться с желаниями такой мелкой сошки, как Коста Оливийский? Разменная монета, хоть и пару раз допущенная к телу Государя.

И еще. Снова я получил щелчок по носу. Возомнил о себе невесть что. Не разглядел, прошляпил, проворонил… Ведь были странности в речах Гая, были! А я поверил! Наверное, от одиночества. От неимения рядом человека, с которым можно просто выпить водки под черный хлебушек и поделиться наболевшим. Своими постоянными страхами. Вечным холодом, что окружает любого агента на секретном задании!

И еще! Снова урок мне преподал Фонтон. Мне еще учиться и учиться нелегкому делу шпионства.

— О чем задумался, поручик? — прервал мои размышления Фонтон.

— Как о чем?! О том, как будем выкрадывать матерого врага нашей России. Сефер-бея, мать его, анапского!

[1] Белая княгиня. Видимо, мама девочки была из захваченных невольниц.

[2] Мы не нашли данные о доходности Крымской дилижансной компании, хотя известно, что ее капитализация стремительно росла. Акция (1000 ?) «Общества первоначального заведения дилижансов», организовавшего ежедневное сообщение между Москвой и Петербургом, в 1830-х приносила доход в 300 рублей ассигнациями. 30% прибыли на вложенные деньги — неплохая маржа! Проезд между двумя столицами стоил недешево. 50–70 рублей в зависимости от места. В Крыму пошли другим путем. Работали от оборота. И отправляли дилижансы в Москву и обратно! Общество процветало.

[3] Сложная игра слов, которую Коста не понял. Граф А. Ф. Орлов, генерал от кавалерии, как и де Витт, и вечный спутник Николая, с 1844 г. возглавлял III отделение. Но всеми делами занимался Л. В. Дубельт.

[4] Довольно условное деление. В Турции границы пашалыков постоянно менялись. Адрианополь долгое время был столицей Румелии.

Глава 5

Вася. Аул Дзжи. Через неделю после байрама.

Хан очнулась поздней ночью. Тело сводило непонятная истома. Она прислушалась.

Лежащие рядом люди давно посапывали и похрапывали. По случаю праздника даже уединение женской половины было нарушено. Двоюродных братьев укладывали там спать из-за наплыва гостей в кунацкой. Много кузенов из нижних аулов добрались до дома богатого тамады в расчете на хорошее отношение или протекцию в банду Донекея. И с горечью узнали, что былой славе клана пришел конец. Что, впрочем, не помешало всем хорошо повеселиться. Этой ночью хватало ночных перешептываний и девичьих взвизгов. Все, как обычно: рукам многое позволено, но за девичью честь ответишь кровью. Или — если сладилось — женитьбой.

Рабынь, которых готовили к продаже, никто не трогал. Харам! Конечно, среди молодежи попадались сорвиголовы. Тупые малолетки! Закатывали глаза в восхищении. Хвалились украденными у черноморцев коровами. Абрек, да и только! Хорошо, коли курицу стащил у соседки. Не даром нынче поют в народе: «дети, не играйте с шашкой, не обнажайте свои полоски из стали, не накликайте беды на головы ваших отцов и матерей»! Ничем хорошим для мальчиков из аулов эта война не закончится! Хан своим женским чутьем хорошо понимала, что беда пришла на землю Черкесии. Эти тонкостанные мальчики скоро уйдут в землю, так и не увидев, как у их любимых девочек начинают расти груди, стоит им избавиться от девичьего кафтана — корсета с деревянными вставками.

Хан тихонько захихикала. Эти молодые глупцы думают, что кожаный корсет может снять лишь муж, разрезав в брачную ночь туго стянутую тесьму. Ага, ага! Будут вам девушки ходить и вонять, не в силах помыться! Мужчины — такие болваны!

Для Хан почти все юноши-горцы не интересны. Гибкие, как тростинка. На девушек похожи. То ли дело урус! Мощный, как кузнец Исмал-ок, родитель кинжалов, которые носят все, кто живет вдоль реки Вулан. А как он поет! «За тебя калым отдам, душу шайтану продам!» Так перевёл его последнюю песню татарин.

Хан крепко зажмурилась и представила себе картину. Урус выходит на поляну и ломает шашки об колено, которые ему протягивают все жители аула. Не потому, что проиграли в битве. Нет. Вокруг не горят дома и не плачут насилуемые женщины. Просто все поняли, что нет лучше богатыря, чем Вася! И он сказал: хватит воевать!

Кто придумал называть всех русских рабов Иван и Ивась? Как может ее герой откликаться на такое скотское имя?

«За тебя калым отдам….». Сон ее сразил внезапно, как подкравшийся из кустов абрек.

… После байрама жизнь Васи заметно переменилась. Его стали отпускать днем из кунацкой. Ходи, куда хочешь, по аулу. По мысли горцев, пока не спадет половодье, русский пленник не сбежит. И зачем? Его считали дезертиром, которому нет дороги обратно к русским. Ногайцу в иллюзии свободы было отказано. Кто знает, что на уме у хитрого татарина? Коль ума «хватило» по снегу бегать, то и вздувшиеся реки ему не станут помехой.

Милов считал, что это чушь, но мысли свои держал при себе. Что мешает использовать увесистый пень, чтобы сплавиться по горной речке? Знать бы — куда? Черкесам не объяснишь, что для Васи неизвестно где живущие русские представляли не меньшую угрозу, чем горцы. Как им объяснить, кто он и откуда? Сколько до них бежать? Какой прием его ждет у солдат или казаков? Раз тут идет война, значит, все русские — обязательно военные. Следовательно, жди, как минимум, допросов. А ну как в Сибирь отправят?