Раб и солдат
Шрифт:
— Как ты, душа моя?
— Хорошо! Вся в сыне.
— Поздравляю! Хотя я так надеялся, что будет девочка! Прекрасная, как ты!
— Нет, любимый. Уже не получится, — вздохнула она. — Но, думаю, твоё пожелание исполнит мой сын. У него родится девочка, похожая на меня!
— Да. Так тоже хорошо!
— Знаешь, как его зовут?
— Фалилей так и не ответил.
— Я попросила не говорить, — улыбнулась Малика.
— Почему?
— Его зовут Метин![2]
Чайки заметались над Босфором. Какой-то корабль выстрелил из пушки, салютуя.
— Малика! — пришлось прежде
— Да, да, любимый. Я назвала его в твою честь!
— Поверь. Что бы ни случилось, если будет необходимость, я всегда защищу тебя. И всегда защищу его.
— Знаю, Коста! Спасибо!
— Тебе спасибо!
— Ты женился?
— Да! Благодаря тебе!
— Чем же я «провинилась»?! — Малика коротко рассмеялась с немалой долей кокетства.
— Указала мне путь. Я уже не смог бы жениться ни на ком, кто бы не был похож на тебя и равен тебе.
— Значит, она хорошая девушка?
— Она выдающаяся девушка, как и ты.
— Как её зовут?
— Тамара!
Тут Малика вздрогнула. Потом опять коротко рассмеялась.
— Как царицу?
— Да! – я улыбнулся.
— Значит, ты опять нашел царицу!
— Я же сказал: после тебя на меньшее я был не согласен!
— Я подурнела? — поворот в разговоре был неожиданным.
— Малика, мы уже это обсуждали. Как бы ты не изменилась…
— Хочешь провести ночь со мной? — Малика не дала договорить.
— Душа моя, — я не растерялся, чувствуя, что Малика спрашивала втайне улыбаясь. Проверяла мои чувства. — Нет. Я не буду портить лучшие воспоминания моей жизни. И я не буду изменять моим царицам. Никогда.
— Значит, действительно, достойная девушка! — Малика рассмеялась. — Я рада за тебя, любимый. И за неё, за твою царицу! Будьте счастливы!
— Спасибо!
Служанка уже возвращалась. Малика встала со скамейки.
— Пора! Ты надолго здесь?
— Точно не скажу. Но уверен, что ещё свидимся!
— Хорошо.
— Как тебе Фалилей?
— Спасибо, любимый, за него! Прекрасный человек. Только, мне кажется, последнее время он немножко сам не свой.
— Малика! Как это возможно понять?! Он же всегда спокоен, как… Как… — я не мог найти достойного сравнения.
— Мужчины, мужчины! — усмехнулась царица. — Только и делаете, что бегаете и стреляете. А простых вещей не замечаете!
— Я обязательно поговорю с ним!
— Да, пожалуйста!
Малика подхватила сына на руки. Постояла мгновение, чтобы я успел его разглядеть. Я уже перешел все границы приличия и пялился, как деревенский мужлан. Лишь ребенок на руках Малики служил мне оправданием.
— О, Господи! У него – твои глаза!
— Да! — была довольна. Потом обратилась к сыну. — Мой мальчик! Мои глазки! Устал? Ну, пойдём!
Малика передала Метина служанке. Жена Ахмета пошла в сторону дома.
— Что? — я видел, что Малика чего-то ждёт от меня.
— Мужчины, мужчины!
— Царица моя! Никто и никогда не займёт твоё место в моём сердце! — я понял, чего она ждала.
Малика счастливо рассмеялась.
— Буду ждать новой встречи! — пошла к дому.
… Некоторое время не мог сдвинуться с места. Наконец, Бахадур растолкал меня.
— Какая женщина! — восхитился он.
— Да! Мне повезло! Она, Тамара!
— Тамара знает?
— Нет. Но уверен, что, если узнает, не обидится, не будет ревновать. Наоборот, похвалит меня. Как думаешь?
— Да. Тамара очень умная! Она поймёт! Пойдём?
— Да, пойдём. Пора делами заняться!
Не успели мы и шага сделать в сторону посольской резиденции, набережную разорвал истошный крик.
— Коста!
К нам со всех ног несся господин юнкер Цикалиоти, с трудом удерживая на голове фуражку, а на бедре — церемониальную шпагу.
[1] Это мнение С. М. Броневского, которой написал «Новейшие известия о Кавказе».
[2] Одно из значений имени — «твёрдый». Что совпадает с одним из значений имени Константин.
Глава 7
Вася. Аул Тешовых на реке Тешебс. Ранняя весна 1838 года.
Аул, в который привезли Васю, разительно отличался от Дзжи. Он привольно раскинулся вдоль высокого берега реки в окружении фруктовых садов. На старых грушах набухали почки, обещая богатый урожай. Полей и огородов было видимо-невидимо. На них уже шли работы. Но и праздного люда хватало. Шатался без дела по накатанной арбами дороге от усадьбы к усадьбе, что-то горячо обсуждая и потрясая оружием.
— Кого привезли? — то и дело спрашивали разгорячённые черкесы. — Не уруса из форта?
— Нет! Раб беглый. Невооружённым взглядом видать. Не слыхали, не ищет ли кто раба?
Горцы пожимали плечами. Пленники часто бегали. Хозяина искать надо. Или раба спросить. А будет упираться, отходить нагайкой, чтобы язык развязался. Советы сыпались всю дорогу в деревне, пока Васю не запихнули в кунацкую.
Его накормили и даже дали какое-то тряпье прикрыть телеса. Смазали ноги вонючей мазью. Зашедший следом за Васиными пленителями «знаток» русского языка стал выкрикивать ему в лицо:
— Урус? Какой аул? Кто хозяин?
Милов сидел у очага и чувствовал, как тепло разливается по телу и блаженно щурился. Оттаивал. И молчал.
— У, злой свиня! — брызгая слюной, разорался горец. — Чушка! Все урус чушка!
Вася и ухом не повел на оскорбление, но передвинул в горевшем очаге занявшееся полено — толстую сосновую палку — так, чтобы один его конец не лизало пламя.
В кунацкую ввалилась толпа горцев. Прямо от порога они стали громко кричать. Тыкали пальцами в Васю и требовали от парочки, его захватившей, отдать им пленника на расправу. Утром в аул вернулся отряд, ходивший атаковать Михайловское укрепление русских, поставленное в прошлом году у устья реки Вулан. Штурм не получился. В который раз русские пушки встретили горцев картечью. Многие погибли или стали инвалидами. Страсти в ауле были накалены до предела. Васе не повезло: если урусы захватили бы тела сельчан, его могли бы обменять, чтобы у родственников появилась возможность достойно похоронить своих близких. Но все тела принесли в аул. И сейчас горе захлестнуло людей. И оно требовало выхода. Лишь надежда на бакшиш за поимку раба сподвигла его пленителей встать на защиту Милова.