Раб великого султана
Шрифт:
Двор опустел, и мы тоже собрались уходить, когда ко мне вдруг подошла пожилая женщина, сунула в руки грязный сверток и прошептала:
– Меня зовут Фатима, и евнухи меня хорошо знают. Если назовешь мое имя, они найдут меня, но прошу тебя, непременно отблагодари их за услугу. Когда останешься один, загляни в этот сверток, а письмо, которое в нем найдешь, прочитай тому, кому оно предназначено.
Я схватил сверток, сунул его за пазуху и поспешил за Антти и Абу эль-Касимом. Вместе мы вернулись домой, на улицу торговцев пряностями и благовониями, где борцы и соседи давно ждали нас, чтобы поздравить Антти, ибо слух о его победе молниеносно облетел весь город. Засыпав Антти подарками, все горячо благодарили его за то, что он отстоял честь
– Письмо – от женщины, а не от знаменитого поэта, – ехидно сообщил он. – И намерения ее предельно ясны. Я не буду читать вам послание с самого начала – оно предназначено Антти, а он человек наивный, и слова лести лишь подольют масла в огонь его тщеславия, что вовсе нежелательно. А вот дальше она пишет: «Не пренебрегай женщиной, которая, страдая от великой любви к тебе, чувствует себя больной и беспомощной. В знак своей искренности я посылаю тебе шесть золотых монет. Этого хватит, чтобы расплатиться с посыльным, который известит тебя о месте и времени нашей встречи».
Не впервые Антти получал от женщины заверения в нежных чувствах и намеки на благосклонность. Но стихи пробудили в нем приятные надежды, и он не слишком грустил, когда на следующий день Абу эль-Касим отвел его во дворец Селима бен-Хафса.
После этого мы не виделись с братом несколько дней; он не появлялся даже в медресе, и я стал беспокоиться за него. Мой песик Раэль тоже сильно тосковал по Антти и постоянно обнюхивал его постель.
Только неделю спустя Антти неожиданно возник на нашем пороге, пинком распахнув дверь и с громким пением ввалившись в дом. Брат мой вел себя так, словно опять напился, и я с грустью подумал, что он совсем забыл о своих обещаниях никогда больше не брать в рот ни капли вина. На Антти были широченные шаровары и халат из самой тонкой ткани, какую мне только доводилось видеть, голову моего брата украшал высокий войлочный колпак воина, а на расшитом серебром поясе висела в серебряных ножнах кривая турецкая сабля. Антти сделал вид, будто не узнает нас, и спросил:
– Что это за лачуга, и кто вы такие, несчастные люди, в поте лица зарабатывающие свой хлеб насущный? Почему вы не падаете ниц и не целуете землю у моих ног? Разве не видите, с кем имеете дело?
От Антти исходил острый запах мускуса, и я совершенно не узнавал своего брата. Даже Раэль, испугавшись, с опаской обнюхал его сапоги красного сафьяна. Наш же хозяин, набожно возведя руки к небу, торжественно промолвил:
– Аллах велик! Ты, наверное, принес подарки от Селима бен-Хафса, которому я отдал тебя в рабы, разве не так, Антар?
Забыв поздороваться, Антти ответил торговцу:
– Не говори мне про эту грязную свинью! У него куриные мозги, а память и того хуже. Уже много лет он пренебрегает своими женами, и несчастные женщины горько сетуют на свою ужасную судьбу и с нетерпением ждут прихода освободителя. Султан не прислал тебе, Абу эль-Касим, никаких подарков, ибо давно забыл про тебя. Впрочем, с тех пор, как я облачился в одежды воина, Селим не узнает и меня, что вовсе неудивительно, если учесть, сколько опия он потребляет ежедневно. Этот человек давно спутал явь со сном. А вот я всегда поделюсь с друзьями всем, что у меня есть. Возьми этот мешочек, Абу эль-Касим, в знак нашей дружбы.
И прямо в руки Абу эль-Касима упал туго набитый кошель, метко брошенный Антти. Хозяин вздрогнул от неожиданности, но Антти уже обнимал меня и гладил Раэля, не протестуя, когда собака принялась облизывать своим влажным языком его лицо и уши. Когда брат обнял меня, прижимая к груди, я и в самом деле почувствовал запах вина. В отчаянии я вскричал:
– Антти, Антти! Да неужели ты так быстро позабыл свои клятвенные обещания никогда не притрагиваться к вину и нарушил запрет Пророка?
Брат взглянул на меня блестящими глазами и ответил:
– Пока на моем поясе висит сабля воина, запреты Корана меня не касаются. Коран запрещает пьяным совершать намаз с другими правоверными. Но проклят тот, кто утверждает, будто пьянеет без вина. Меня убедила в этом одна образованная и очень снисходительная ко мне женщина, которой я полностью доверяю. Она же и предложила мне попробовать вина, чтобы в ее обществе я смог преодолеть свою врожденную стыдливость. Так что всякие запреты – просто вздор, друг мой. И ты, Абу эль-Касим, поскорее неси сюда свое лучшее вино. И не вздумай прятать его от меня, ведь я прекрасно знаю, что ты хранишь в своих бесчисленных кувшинах.
Антти отмахивался от моих протестов и не обращал внимания на предостережения. Удача и успех вскружили ему голову, и он позабыл даже о самых неприятных своих приключениях. Брат очень огорчил меня – и чтобы развеять собственную печаль, мне тоже пришлось взяться за бокал. Когда же Абу эль-Касим увидел, сколь быстро иссякает вино в кувшине, он наглухо запер дверь, вернулся к нам, наполнил свой кубок и сказал:
– Раз моему бесценному вину суждено бесследно исчезнуть в ваших глотках, пусть и мне доставит оно радость – и мне не так горько будет думать о своих убытках. А так как мы сидим тут одни, в четырех стенах, пьем тайно, за плотно закрытыми дверями, без свидетелей, – то и в грехе нас обвинить нельзя.
Крепкое вино быстро подняло торговцу настроение, да и мне стало легче, и больше я не волновался за Антти, а наоборот, заинтересовался его приключениями во дворце султана. Брата моего не пришлось долго упрашивать, и вот что он нам поведал:
– Когда Абу эль-Касим ушел, оставив меня одного во дворце султана Селима бен-Хафса, меня охватило настоящее отчаяние и я почувствовал себя птенцом, выпавшим из гнезда. Никого не интересовало ни мое имя, ни имена моих родителей. Никто не пригласил меня к столу. Однако вскоре прокралась ко мне старуха по имени Фатима и стала утешать меня. Потом она тихонько сообщила, что любящие глаза сочувственно наблюдают за мной из зарешеченного окна и мне нечего бояться. Вечером она явилась за мной и провела через окованную железом дверь, которая бесшумно распахнулась перед нами. Мы очутились в небольшой комнате, застланной бесценными коврами. В воздухе были разлиты волшебные ароматы. Старуха внезапно исчезла, и я остался один.
Шло время, ничего не происходило, я утомился и проголодался и все чаще поглядывал на широкое, удобное ложе в глубине комнаты. В конце концов усталость взяла свое, я растянулся на постели и сразу уснул. Когда же я пробудился, мягкий свет благоуханных лампад рассеивал мрак, а рядом со мной сидела женщина, лицо которой было скрыто под тонкой вуалью. Вздыхая, незнакомка гладила мою руку своими пухленькими пальчиками. Она что-то говорила на непонятном мне языке, но вскоре перешла на язык франков, известный всем жителям Алжира. Чтобы наша беседа доставила больше удовольствия нам обоим, я откинул с лица женщины вуаль, чему красавица, надо сказать, не слишком противилась. Да, должен признать – женщина была прелестна, вполне в моем вкусе, хоть и не такая уж молоденькая. Двери комнаты вдруг приоткрылись, и вошла Фатима. Тихо и проворно она поставила перед нами блюда с роскошными яствами. Теперь, вспоминая эти лакомства, я все сильнее ощущаю голод, и мне кажется, что я умру, если немедленно не съем большого куска жареной баранины с кашей.