Рабиндранат Тагор
Шрифт:
Но Европа, разоренная войной, могла показать свою щедрость только теплом признательности. Ему все труднее становилось добывать материальные ресурсы для своего нового университета в Шантиникетоне.
После посещения Бельгии, где Тагор был удостоен аудиенции короля, он вернулся через Париж в Лондон. Там он внезапно решил, что ему надо посетить Соединенные Штаты, "потому что они должны выслушать слово с Востока".
В письме Ротенстайну он откровенно признавался: "Деньги для школы мне абсолютно необходимы. Не вижу другого пути, чтобы добыть их, кроме лекций в Америке. Учитывая мою подготовку и склонности, это будет гораздо предпочтительнее для меня, чем, скажем, грабеж на большой дороге".
Этот третий визит в Соединенные Штаты, опрометчиво предпринятый вопреки советам Джеймса Понда, его импресарио во время предыдущего турне, оказался, по словам самого Понда, "душераздирающей
Правда, нью-йоркская газета сообщила 22 ноября 1920 года по поводу его лекции "Религия поэта": "Никогда еще в зале не собиралась столь многочисленная аудитория, чтобы послушать знаменитого писателя Востока. Сотням человек пришлось уйти ни с чем, поскольку им не досталось места". Но таких лекций оказалось гораздо меньше, чем приемов и торжественных обедов. Об одном из таких обедов леди Бенсон вспоминала в своих мемуарах: "Хозяйка объяснила мне, что Тагор — йог и его вера запрещает ему смотреть на обнаженные женские руки и шею. Я почувствовала себя ужасно смущенной, особенно из-за того, что мне была оказана честь сидеть рядом с ним. Поэтому я взяла салфетку и старательно прикрыла плечо, ближнее к нему".
Он мог бы, конечно, догадаться и раньше, что ему не следовало ходить по чужой стране с протянутой рукой, хотя бы и ради доброго дела. Вишвабхарати — великая идея, но когда идея воплощается в жизнь, она становится формой собственности с неминуемыми имущественными отношениями. Как мудро говорил Ганди, собственность несовместима с истинной свободой духа и поиском правды.
Затаенная неудовлетворенность собою внезапно проявилась на прощальном вечере в честь Тагора в Обществе любителей поэзии. После короткой речи о литературе он внезапно дал волю своей обиде на то, что его несправедливо преследуют, сначала как британского агента, а затем как немецкого шпиона. Впечатление от этого всплеска эмоций было таким тяжелым, что сын его, присутствовавший на вечере, записал в дневнике: "В первый раз случилось, подумал я, что он уронил свое достоинство, меня слезы подступили к глазам, я был глубоко уязвлен. Мне это показалось трагедией".
В марте 1921 года Тагор вернулся в Лондон, где оставался около трех недель. Затем полетел в Париж — это было его первое воздушное путешествие. На этот раз он встретился с Роменом Ролланом, которого давно мечтал увидеть. Из Парижа Тагор поехал в Страсбург и выступил в новооткрытом университете с лекцией "Послание леса". В Женевском университете Руссо он прочитал лекцию об образовании. Он отдыхал в Люцерне, отмечая свою шестьдесят первую годовщину среди прекрасной природы, когда поступила добрая весть от комитета, основанного в Германии знаменитыми писателями и учеными, в числе которых были Томас Манн, Рудольф Эйкен, Герман Якоби, граф Кейзерлинг и Герхарт Гауптман. Комитет отметил его день рождения даром большой библиотеки немецких классиков университету Вишвабхарати. Глубоко тронутый, Тагор писал: "Щедрый дар и поздравления, дошедшие до меня из Германии по случаю моей шестьдесят первой годовщины, ошеломили меня. Я воистину чувствую, что обрел второе рождение в сердцах народа этой страны, принявшего меня как одного из своих сынов".
После коротких поездок с лекциями в Гамбург и Копенгаген он отправился в Швецию в ответ на давнее приглашение от Шведской академии. В Стокгольме Тагор присутствовал на постановке шведского перевода своей пьесы "Почта", его принял король Густав V, и он познакомился со многими выдающимися людьми, среди которых были Сельма Лагерлеф, Кнут Гамсун, Карл Брантинг (первый президент Лиги Наций) и знаменитый исследователь Свен Хедин, которым Тагор давно восхищался.
Из Стокгольма Тагор поехал в Берлин, где он выступил в университете 2 июня. "Лекция была отмечена сценами исступленного поклонения. В толчее, чтобы занять места, многие девушки падали в обморок". Число не попавших на лекцию оказалось так велико, что ее пришлось повторить на следующий день.
В Мюнхене Тагор встретился с Томасом Манном, Куртом Вольфом (своим немецким издателем) и некоторыми другими писателями и учеными. На здоровье Тагора сильно отразилась физическая и эмоциональная нагрузка от поездки в Германию, и он не чаял вернуться в Индию, в тишь Шантиникетона, но не смог отказаться от приглашения великого герцога Гессенского посетить Дармштадт.
Он также хотел встретиться там с немецким философом графом Германом Кейзерлингом, с которым познакомился
88
Кейзерлинг был, возможно, первым иностранцем, который признал и оценил гений Тагора. Признание было почти интуитивным, ибо в то время он едва только познакомился с Тагором и еще не читал его сочинений. Позже, когда знакомство укрепилось, его восхищение Тагором возросло. "Рабиндранат Тагор является величайшим человеком, которого я когда-либо имел честь знать, — писал он в 1930 году. — Он намного более велик, чем его мировая слава, и намного выше положения, занимаемого им в Индии. Нигде на нашем земном шаре не бывало подобного ему за многие и многие века: Он самый всемирный, самый всеобъемлющий, самый цельный человек, которого я знал". (Примеч. авт.)
Он провел в Дармштадте около недели, в течение которой не было никакой официальной программы, ни приемов, ни лекций. Однажды его пригласили в клуб художников. Он пошел. Шумная комната была переполнена людьми, на столах стояли кружки с пивом, воздух был тяжелым от сигарного дыма. Члены клуба не встали, чтобы приветствовать гостя. Поэт, однако, справился с положением и, не выказывая никакой неприязни, вел себя с художниками легко и свободно, охотно отвечал на их вопросы. Пока он говорил, кружки постепенно убирались под столы, сигары стали гаснуть, и аудитория слушала его с почти благоговейным вниманием. Тагор позднее заметил, что никогда прежде не испытывал большего триумфа. В общем, неделя, проведенная в маленьком немецком городке, оказалась для него и спокойной и радостной.
Такой радушный прием, оказанный индийскому поэту в Германии, естественно возбудил подозрение в глазах Британии и Франции. Английский корреспондент "Дейли телеграф" писал, что "уважение, оказанное поэту в Гамбурге, было пропагандистским трюком, задуманным немецкими промышленниками, чтобы создать о себе хорошее мнение в кругах индийской интеллигенции с целью захвата индийских рынков". Французская газета "Л'Эклэр" писала: "Рабиндранат Тагор — это что-то вроде индийского Толстого. Как и можно было ожидать, Германия использует его для пропагандистских целей; и он восхваляет пангерманизм столь старательно и чистосердечно, что пресса за Рейном оказывает ему единодушный почет". Газета далее продолжает доказывать свое обвинение, цитируя следующее послание, направленное Тагором д-ру Рудольфу Эйкену, умышленно опуская "если": "Если такова судьба Германии — пройти через покаяние за грех нынешнего века и выйти очищенной и сильной, если она постигнет, как применить огонь, который опалил ее, чтобы осветить дорогу к великому будущему, к стремлению души, к ее истинной свободе, она будет благословенна в истории человечества". [89]
89
Общее отношение немцев к Тагору претерпело коренное изменение после захвата власти Гитлером, когда его объявили неарийцем и даже евреем, "настоящее имя которого Рабби Натан". Впрочем, восхищение немцев Тагором и раньше не было однозначным. Многие правые консерваторы не принимали его открытого обличения национализма, и один из них, Артур Шюринг, еще в 1921 году назвал Тагора "британским платным агентом, подрывающим Германию", и орудием в руках "большевистского подполья" против германской расы. (Примеч. авт.)
Из Германии Тагор поехал в Вену, где он прочитал две лекции, а затем в Прагу, где выступил и в Карловом, и в Немецком университетах. В эту поездку завязалась его теплая дружба с выдающимися индологами М. Винтернитцем и В. Лесны, которых позднее он пригласил в свой университет Вишвабхарати в Шантиникетоне. Тогда же Тагор имел удовольствие познакомиться с Карелом Чапеком и композитором Яначеком. Благодаря этим встречам он сохранил очень теплое отношение к Чехословакии. Но Тагор устал и соскучился по дому и в июле 1921 года вернулся в Индию, проведя в путешествии около четырнадцати месяцев.
Но и на родине он не обрел тишины и покоя. Индия бурлила, пробужденная волшебной палочкой Ганди, призвавшего массы к общенациональному движению несотрудничества с британским колониальным режимом. Тагор узнал об этом еще за границей, но теперь он сам оказался в центре урагана. Многие годы он призывал в своих стихах, песнях и пьесах такого избавителя, который даст голос немым, силу безоружным, и теперь полностью одобрил призывы Ганди к неповиновению. Но действительность редко соответствует идее.