Работа для рыжих
Шрифт:
Подавшись в сторону Шеллая, я постучала его пальцем по плечу и скосила взгляд на портрет-дуэт.
— Его величество Валларий Третий с троюродным кузеном, гер-грайолом Кизгизреем. Судя по летописям, коры были чрезвычайно дружны, несмотря на разницу в возрасте.
— Интересно, а кто такие эти Кизгизреи?
Этот вопрос, демонстративно не следя за реакцией пары профи, я задала дедушке — светочу местных знаний.
— Угасший род гер-грайолов Артаксара, самые близкие родичи королевской фамилии, сторонники и наперсники. Некогда имели большое влияние в Собрании Грайолов и поддерживали монарха. Увы, страшное несчастье —
«Всех ли?» — задумалась я и покосилась на секьюрити, синхронно прикинувшихся чайниками. Слишком синхронно, чтобы я поверила в наличие чаинок под крышками. Сообразительный Фаль горячо зашептал мне на ушко, возбужденно щекоча шею крылышками:
— Оса, он ведь про Гиза и Киза говорит! Точно-точно! Звучит-то как! И они на картинку страсть как похожи!
Обсудить сходство и различие, справиться о мнении молчунов-телохранителей, а также развить гипотезу нам не дали. Шоколадный коридор перетек в золотой и закончился двустворчатыми дверями с комплектом почетной стражи. Пришли!
Мы, нахально пользуясь отводом глаз, обеспеченным рунной магией, распахнули дверь и беспрепятственно вошли в святая святых — королевскую опочивальню.
Ой, мамочка, роди меня обратно! Сразу захотелось зажмуриться, нет, не от ослепительного блеска драгоценного убранства или потоков света, бьющих из широких окон, или от непереносимой ауры королевского величия. Ничего подобного тут не имелось. Зато щедро присутствовали пурпур, алый цвет и кармин. Не знаю, какому «одаренному» дизайнеру интерьеров пришло в голову, что королю подобает спать именно в таких условиях, и как на это смотрели предки Аллария. Неужели и это у них тоже ассоциировалось с чем-то вкусным или милым? Я вот, убейся об стену, не могла сообразить, как такое сочетание цветов способно обеспечить спокойный сон кому бы то ни было. Разве что законченному маньяку, балдеющему от вида крови.
Зато некомфортный цвет спальни вполне соответствовал прочим компонентам обстановки. Концентрация раздражающих факторов на один квадратный сантиметр поверхности удручала.
Тяжелое нагромождение мебели, глухие портьеры на окнах, как решетки в тюрьме, кровать с золотыми накладками, изображающими какие-то растительные мотивы, пухлощеких дев да ребятишек. Не знаю, каков был замысел художника, на деле же казалось, что бедные женщины и дети корчатся, спеленатые какими-то ужасными лианами. Малиновый с кистями балдахин у изголовья загораживал возлежавшего человека.
Эффектную картину довершали неповторимые ароматы, буквально утрамбованные в спертом воздухе немаленькой, отапливаемой в теплый весенний денек аж тремя каминами залы-спальни. Сандал, гвоздика, розовое масло, пот, моча, ветры — привет больного кишечника — и еще что-то до отвращения сладкое.
Я с трудом сглотнула, как никогда сожалея о невозможности наколдовать противогаз. Руну воздуха призывать не рискнула: прямо из ниоткуда ему, свежему и прохладному, взяться было невозможно, а самопроизвольное сдергивание портьер с внедрением экстренной вентиляции могло помешать наблюдениям за объектом в естественных условиях. Или противоестественных, что точнее.
Первым сдался маленький сильф — он, приобретя дивно салатовый оттенок, отважно щебетнул: «Оса, я коридор пока посторожу!» — и смылся из апартаментов. Счастливчик, мы, как Штирлиц с Мюллером, остались.
Королевский лик за горами одеял и подушек (удушить они его, что ли, вознамерились или упарить?), как я уже говорила, разглядеть было невозможно. Трое специальных людей породы «слуга усердный, тупой обыкновенный» непрестанно, как акулы у сырого мяса, кружили у кровати, то поправляя одеяло и подушки, то свершая какие-то ритуальные действия.
Зато толпящееся неподалеку сборище придворных просматривалось лучше некуда. Мы как раз застали разгар производственного совещания. Справа стояла парочка типов в сходного кроя пестрых камзолах халатного фасона: один бодрячок худощавого телосложения, второй рыхловатый, с постной миной. Они пытались общаться с троицей пышно разодетых и оттого потеющих с утроенной силой придворных, наряженных в желто-синие (первый) и бело-сине-красные тона (два других). Причем цвета располагались точно в порядке перечисления, от макушки до пят. Писк сезона, а скорее вопль здешней моды для знатных, вызывал столь прочные ассоциации с флагами, что я прыснула в кулак.
Все трое, судя по избороздившим кожу мимическим морщинам высокомерия, являлись людьми очень знатными. Первый стоял соляным столбом и недовольно кривился, второй возмущенно верещал, щедро разбрызгивая слюни на кружево своего воротника и на лица собеседников, третий гневно багровел, собираясь с силами для решительного залпа. То ли красноречия, то ли ветров. Такое лицо могло соответствовать любой версии событий. Хочу противогаз!
— Невозможно, достопочтимые и высокородные коры, я не могу гарантировать благополучие его величества, если он будет вынужден подняться с ложа ради присутствия на Собрании Лордов! — наконец отрезал бодрячок в халате и кинул взгляд на унылого коллегу.
— Пульс слабый, скопление желтой желчи и хрипы в груди, — подтвердил тот с некоторой опаской.
— Дайте ему какое-нибудь укрепляющее зелье! — предложил столб. Он явственно делал над собой усилие, по великой государственной необходимости снисходя до беседы с нижестоящими.
— Да-да! Сегодня присутствие его величества необходимо! Крайне! В народе могут пойти слухи о немощи монарха, — брызгался слюной скандалист, теперь он еще и руками стал размахивать так, словно на броневичок забрался.
— Четвертое заседание подряд пропустить невозможно! — пукнул-таки багровый. К счастью, словами. — Вы обязаны!!!
Препирательства пятерых пошли по новому кругу и были столь упорными, что до зуда в пальцах захотелось наколдовать им всем рога. Но шутки в сторону, краем уха прислушиваясь к старым песням о главном, я направилась поближе к кровати, выбирая оптимальный угол обзора, чтобы увидеть того, о ком велась жаркая дискуссия на повышенных тонах.
Болезненно-бледные с коричневыми пятнами, не столько пухлые, сколько одутловатые, кажущиеся бескостными руки лежали поверх одеяла как выброшенные приливом медузы. Я подошла поближе и сместилась левее. Теперь в грудах подушек просматривалось лицо, столь же оплывшее, как руки. Из уголка рта сочилась слюна, редкие прядки темных, с легкой рыжиной волос рваной паутиной разметались по подушкам. Человек дышал сипло, с присвистом, глаза под закрытыми веками вращались. Кошмары, что ль, бедняге снились? Ну да в такой атмосфере (какой смысл этому слову ни подбери, хоть прямой, хоть переносный) не мудрено. Чудо еще, что он вообще ухитрялся спать в таких условиях.