Работа для рыжих
Шрифт:
— Сколько ему осталось? — деловито осведомился желто-синий.
— Час, два, три, самое большее полдня, — навскидку определил пухленький целитель, отсчитывая пульс умирающего и вслушиваясь в хрипы, вырывающиеся из груди.
Его коллега кивнул, подписываясь под диагнозом.
Знатная троица потерянно переглянулась. О, искренних слез или патриотических стенаний на тему: «На кого же ты нас покидаешь, король-батюшка!» — ждать не приходилось. Досада, растерянность, почти страх и плохо скрываемая злость читались на лицах. Написано было крупно и перемежалось еще более непечатными выражениями. Такими, что мне
— Как ни прискорбно, но в связи с недомоганием государя придется проводить заседания без его светлого присутствия, — мигом сориентировался постный, положив в руки докторов по тяжелому брюшку — небольшому кошелю. — Возможно, к следующему сбору Собрания Грайолов самочувствие его величества изменится.
— Наверняка, — мрачно прокомментировал Гиз.
Уж ему-то, да и любому из нас, сразу было понятно, в какую сторону меняется самочувствие агонизирующего Аллария.
— Да-да, заседание, — закивал головой брызгун. — Оно вот-вот начнется! Мы зайдем после, дабы осведомиться о здоровье его величества.
Доктора, не будь дураки, превосходно поняли, что сводки со смертного одра, если они сами не желают вскорости занять место Аллария и расстаться с авансом, лучше приберечь до конца «планерки». И троица интриганов в растрепанных чувствах покинула спальню короля. Мы просочились в двери следом.
ГЛАВА 24
Буря под крышей, или Безумное явление
Рядом с умирающим больше нечего было делать. В комнате уже побывали все, кто должен, даже тот, кто всегда приходит последним. Это я про Смерть, ясное дело.
Надо же! Никогда не боялась умирать. Мне казалось, что там, за порогом, если проживешь эту жизнь как следует, тебя ждет… нет, не райские кущи, конечно, и не кило варенья и ящик печенья, которые только Мальчишу Плохишу сгодятся, а новая дорога. Она и будет лучшей наградой, настолько интересной, насколько заслужишь. Сегодня мои гипотетические предположения получили кое-какое зримое доказательство. Я узрела проводника, и он мне, пожалуй, понравился. Правда, прямо сейчас я в последний путь не собиралась, в этой жизни осталось много чего всякого ненатворенного. Вот взять хоть Гарнагово поручение! К тому же Киз от ослиноголовости не избавился, да и Гиз с Фалем по мне скучать будут, мы еще не успели друг другу осточертеть.
Темно-зеленый коридор уверенно вел нас в сторону очередной пары массивных дверей. Трое дворян обменивались на ходу тихими фразами. До меня долетали лишь обрывки, но и этого хватало, чтобы составить представление о переборе планов интриганов:
— …представить наследника к следующему Собранию Лордов?..
— …выдать найденыша за бастарда Аллария?..
— …невозможно, ни у кого из нас недостаточно веса…
— …мы не гер-грайолы Кизгизреи, большинства в Собрании не соберем…
— …если потребуют провести проверку, произойдет провал…
— …придется уступать…
— …доклад о состоянии его величества лучше приберечь…
Да, быстро оправились, знатные стервецы! Уже придумывают, как посадить подсадную утку на лобное место и править за спиной этой марионетки. Ну-ну! Если уж я, впервые повидавшая короля, не верила в то, что Алларий был способен стать отцом без искусственного осеменения, то остальные и подавно такую лажу не проглотят. У троицы не найдется достаточно средств, чтобы закинуть их во все страждущие глотки и загребущие лапы.
Обмозговать детально тонкости разговора мне не дали. Вечно в этом замке что-нибудь эдакое случается, то тоннели обваливаются, то короли мрут! Теперь вот навстречу компании не шел, несся, не разбирая дороги, какой-то слуга с по-лягушачьи выпученными глазами и раззявленным в беззвучном крике ужаса ртом. Увидев трех важно шествовавших дворян, он притормозил и взвыл, будто ему на больную мозоль наступили:
— Коры! Беда! Беда! Надо стражу звать! В Тронном зале собраний такое… такое… такое…
— Что случилось? — недовольно скривились знатные господа, надеявшиеся, что хоть там, куда они направляются, все относительно благополучно. Ну или, на худой конец, привычно, в стандартных рамках подковерной борьбы за крохи власти.
— Там этот… страшный… шум, грохот, все рушится, а как я за дверь выбежал, так тишина снаружи. А что ему надобно, не поймешь, не разберешь…
— Ему? — На сей раз удивление выразил бело-сине-красный вельможа.
(По очереди, что ли, они выступают, чтобы конкуренты не заподозрили в сговоре и не ополчились всем кагалом?)
— Да-а, — замотал головой лакей как в приступе болезни Паркинсона и столь опасливо покосился в ту сторону, откуда примчался, что я сразу поняла: его ни пинками, ни под угрозой увольнения, ни за все золото мира не уговорить вернуться в зал, где творилось нечто или находился некто, творящий бесчинства.
Что у них там стряслось? Неужели какие-нибудь террористы? А может, артаксарским артефакторам надоело быть на подпевках у власти и они решили взять управление государством в свои руки? Нет, было бы так, Фегора намекнула бы. Наверное…
Извечная убежденность в своем превосходстве над ничтожными обывателями сыграла нужную роль. Дворяне брезгливо обогнули слугу — кажется, решили, что тот сбрендил, и поспешили к залу заседаний. Скорее всего, люди оптимистически посчитали: хуже, чем умирающий король, в их жизни сегодня уже ничего не случится, лимит масштабных гадостей исчерпан. Или реально не представляли, что в столичном замке, нашпигованном стражей, им — грайолам — может угрожать нечто существенное?
Всем свойственно ошибаться. Наши проводники убедились в сей аксиоме, едва распахнули дверь (из-за нее действительно не доносилось ни звука) и шагнули за порог. Мы убедились тоже. Екарный бабай! В роскошной зале творилось нечто несусветное. Там был такой разгром, словно Мамай прошел: стол и стулья перевернуты, раскиданы, картины и шпалеры сорваны со стен, тяжелые портьеры тоже, даже пара окон раскокана вдребезги, люди разбросаны так же, как вещи и мебель. Стоны раненых, испуганный вой, шелест невидимых крыл, запах крови, морской соли и дождя, льющегося с потолка. Ага, не с неба, а из складок лепнины. Посреди всего этого безобразия стояла высокая фигура в плаще, сотканном из тысяч лоскутков, и гневно, требовательно вопрошала: