Работа над ошибками
Шрифт:
— Тимурчик, ты что, решил, они специально во все пирожки шпильки подкладывают? Или собираешься поселиться в этом цеху и ждать, пока у какой-нибудь поварихи опять из головы шпилька угодит в тесто? И учти: при этом голова у нее не должна быть покрыта ни платком, ни поварским колпаком. Вероятнее всего, тебе придется там провести пол жизни. И из школы тебя все равно выгонят. За прогулы.
Как он на меня посмотрел! Вы бы только видели этот взгляд! Полный ярости и затаенной ненависти. Я испугалась, что он мне как следует двинет, и даже на всякий случай немного попятилась.
— Ну, конечно, Адаскина, твоих-то родителей в школу не вызывают.
— Знаешь, Тимка, Зойка ведь права, — с грустью изрек Клим. — Полный бесполезняк. Если, конечно, случайно не повезет, но это вряд ли. А идти туда, чтобы заснять процесс изготовления нормальных пирожков, нам нет никакого смысла.
— Тогда придумывайте сами, — с таким видом изрек Сидоров, будто у него и впрямь родился замечательный план, а мы отвергли его просто по чистой тупости своих мозгов.
Он никогда не признает свои ошибки. Тоже мне, Джордано Бруно без костра. Послушать его, так он, Тимка, — гений. Удивляюсь, как только ему еще Нобелевскую премию не дали.
— Да-a, Тимка, с видеокамерой ты, конечно, загнул, — в простоте душевной произнес Будка.
Сидоров с ходу начал орать, что он, по крайней мере, пытается найти выход из положения, а вот остальные просто стоят и ждут у моря погоды, хотя ясно, что справедливость сама собой не восстановится.
— Ничего подобного! — В голосе Будки послышалась обида. — Я, например, пока ты тут разорялся, придумал, как улучшить твой план.
Мы все на него уставились. Не знаю уж, что собирались услышать от Митьки остальные, но лично моих ожиданий он не обманул. Ибо предложил полный бред:
— Давайте сперва проникнем на эту фабрику и сами насыпем в тесто шпилек. А уже после можно запечатлеть на камеру процесс изготовления пирожков.
— Но это же будет подлог! — воскликнула Агата.
— Подлог? — возмущенно взвыл Митька. — Ни фига себе у тебя получается! Значит, когда они сами шпильки в пирожки подсовывают, а меня обвиняют — это нормально. А когда я хочу восстановить справедливость, то это подлог?
— Спокуха, Будка, — вмешался Клим. — Даже если мы оставим в стороне моральную сторону вопроса, все равно никого из нас в цех наверняка не пропустят. Да еще со шпильками.
Лицо у Митьки снова сделалось угрюмым, и он растерянно пролепетал:
— Значит, совсем ничего нельзя сделать?
Ответом на его риторический вопрос стал звонок.
Так до конца уроков мы ничего и не изобрели. Настроения нашего это, естественно, не улучшило.
Мы с Агатой уже надевали в гардеробе уличную обувь, ибо в нашей школе у Сретенских ворот с этим очень строго. Переобуваются все, вплоть до одиннадцатых классов. Я зашнуровывала ботинки, когда совсем рядом, хохоча, остановились две учительницы младших классов.
— Чего, девчонки, веселитесь? — подошла к ним наша школьная медсестра.
— Сейчас сама обхохочешься, — отвечала одна из учительниц. — Слыхала, как иностранца в нашей столовой накормили пирожком со шпилькой?
— Ну, — достаточно равнодушно отозвалась медсестра. — Это мальчишки какие-то виноваты. По-моему, совершенно не смешно.
— В том-то и дело, что очень смешно, — прыснула вторая учительница. — Представляешь, сидит сейчас наш Виктор Владимирович в столовой. Пообедал, и пирожка ему захотелось. Как раз только что свеженькие выпекли. Он как куснет, а там... — Учительница зашлась от хохота. — А там шпилька! Ну и вид у него был! Мы едва там от хохота удержались!
— Опять те же мальчишки запихнули? — охнула медсестра.
— При чем тут мальчишки! — давились от смеха учительницы. — С фабрики, видно, привезли такие. Ой, видела бы ты! Виктор Владимирович эту шпильку изо рта вытащил, и глаза у него из орбит вылезли!
— Ужас какой! — не поддержала их веселья медсестра. — Пойду к нему. Надо срочно запретить продажу этой гадости. Ведь если дети подавятся, нам отвечать.
И она убежала. Мы с Агатой кинулись догонять уже покинувших здание мальчишек. Возле турникетов пришлось повозиться с «личными карточками учеников». Дело в том, что в нашу замечательную школу просто так не войдешь и не выйдешь. Только с помощью «личной карточки ученика», которая открывает турникет.
В общем, пока мы вышли, мальчишки были уже далеко. Мы бежали по Сретенке, орали им, орали, даже прохожие на нас оборачивались. Когда наконец нам удалось их догнать и я повисла у Сидорова на рюкзаке, он как гаркнет:
— Адаскина, ты что, чокнутая или уже лечиться собираешься?
Как же я обозлилась. Мы бежали, старались, хотели обрадовать их, и вот она, благодарность!
— Дурак ты, Сидоров. Сам ты чокнутый, — естественно, не осталась в долгу я.
А он только сильнее завелся и заорал:
— Ну и вали тогда отсюда!
Одна я, конечно, отвалила бы, и пусть бы себе дальше мучились. А еще лучше — предков в школу завтра привели бы. Вот бы мы посмеялись. Таких хамов, как Сидоров, учить надо. Но Агата мне помешала. Я уже поворачиваю в обратную сторону и ее за собой тяну. А она вдруг возьми и скажи:
— Зойка! Да прекрати ты! Они ведь еще самого главного не знают!
Во мне прямо все заклокотало от возмущения. А Агата тем временем радостно выдала им историю про Макарку В.В. и его новый пирожок со шпилькой. В стане мальчишек началось настоящее ликование.
— Ура! Награда нашла героя! — проорал на всю Сретенку Будка. — Теперь я спасен!
— Есть все-таки справедливость на этом свете! — вторил ему Клим.
А хам Сидоров, уставившись на меня, сказал:
— Адаскина, да ты не расстраивайся. Ну, хочешь, я тебя даже поцелую?
И он гнусно расхохотался. Я попыталась стукнуть его по башке мешком со сменкой, но он увернулся и продолжал хохотать. А главное — Агата смеялась вместе с ними. Тоже мне, подруга называется. Хотя на сей раз у нее, можно сказать, была уважительная причина. Она просто за Клима радовалась, что он теперь неприятностей избежит. И я простила ее.