Шрифт:
Евгений ЛУКИН
РАБОТА ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ
0
Труд этот, Ваня, был страшно громаден...
Николай Некрасов
Василия разбудило робкое прикосновение к плечу. Первое, что он увидел, открыв глаза, были стеклянные корешки оборванных световодов, свисающие из бледно-золотистой пористой стены, и по корешкам этим ритмично, как в танце, бегали радужные отражения вспышек. Сами стены, понятно, не отражали ничего... Пузырек на днях из штанов вылезал доказывал, что стены эти вроде бы впитывают свет. И запросто: чем их ни освещай - они все равно светло-соломенные...
Робкое
– Никак жрать захотел?
– потянувшись, через зевок осведомился Василий.
– Зать! Зать!
– взволнованным чирикающим голосом подтвердил Телескоп. Нагнулся и с трудом приподнял за один конец кривоватый металлический штырь. Не удержал - и уронил с глухим стуком.
– Ничо, бывает, - утешил его Василий и сел в упругой невидимой выемке.
Глянцевитый черный кабель толщиной с ногу выходил из овальной дыры в полу возле самой стены; поднявшись на полметра, скруглялся подобно нефтяной струе и далее тек в десяти сантиметрах над покрытием к центру помещения. Что-то он, видимо, содержал в себе весьма ценное, потому что дотронуться до него никому еще не удавалось - некая сила встречала руку и отталкивала. Но если сложить его вот так, кольцом, то эта самая сила образовывала ложбинку, в которой было очень удобно спать...
Итак, Василий сел и с удовольствием стал разглядывать фартук, свисавший со стены тяжелыми чугунными складками. А что? Очень даже солидно смотрится... Четыре световода оборвали, пока выкроили... Кстати, как там с трубой? Василий оглянулся.
– Н-ни хрена себе!
– вырвалось у него в следующий миг.
В центре округлого помещения, как и положено, произрастала целая рощица световодов. Главный из них - колонна полуметрового диаметра замедленными толчками бесконечно гнал то ли вверх, то ли вниз тяжелые сгустки сиреневой мглы. Так вот, у подножия этой колонны, рядом с освежеванным участком кольцевой трубы, по которому, наращивая на него новую кожицу, ползали ремонтные улитки, к полу припал пригорок нежного серебристого меха. Он заметно подрагивал и пялился на Василия без малого двумя десятками круглых, как пятаки, глаз.
Василий, несколько ошарашенный, повернулся к Телескопу.
– Ты их что, по всему подвалу собирал?
– Зать!
– чуть не подпрыгивая от нетерпения, повторил Телескоп.
Василий почесал в затылке.
– Ну ты даешь... Что я вам, универсам, что ли?
Он сбросил босые ноги на прохладное покрытие и, поднявшись, строго посмотрел в многочисленные глаза.
– Сачков буду гнать в шею, - предупредил он.
– Такой у меня закон, ясно?
Несмотря на то, что произнесено это было самым суровым тоном, пушистый бугорок облегченно защебетал и распался на восемь точных подобий Телескопа - таких же хрупких и невероятно лупоглазых... Но до Телескопа им, конечно, далеко, с тайной гордостью отметил про себя Василий. Чистый, ухоженный - сразу видно, что домашний...
– Фартук тащи, - распорядился он.
В смятении Телескоп схватился за металлический штырь, но тут же бросил и растерянно уставился на Василия.
– Фартук!
– сводя брови, повторил тот.
– Что мы вчера с тобой весь день мастрячили?
Телескоп просветлел и кинулся к стене.
– Ат! Ат!
– в восторге вскрикивал он, барахтаясь в рухнувшем на него фартуке.
Перед тем, как надеть обновку, Василий полюбовался ею еще раз. Чтобы добыть на нее материал, они вчера ошкурили полтора метра большого кольца Ромка присоветовал... Оказывается, если оборвать тонкий, как спица, световод тускло-серого цвета (рвать надо у самого пола, иначе до трубы не дотянешься), то он еще минут пять будет работать. Саму трубу не прорезает, а обшивку - насквозь. Главное, только себе что-нибудь не отхватить впопыхах...
Василий завязал тесемки фартука за спиной и, приосанившись, оглядел бригаду.
– Ломометр!
– негромко приказал он.
Пятеро Телескоповых родственников, отпихивая друг друга, ринулись к металлическому штырю подлиннее. Помещение наполнилось сердитым чириканьем.
– Кувалдометр!
Остальные с писком набросились на штырь покороче, немедленно пришибли кому-то палец (пострадавший пронзительно заверещал) и гурьбой поволокли инструмент туда, где на сером пористом полу угадывалось, если присмотреться, светлое пятно, сместившееся за ночь сантиметров на тридцать влево.
– Ну, с богом!..
Их выбросило дальше, чем обычно, - чуть ли не на середину улицы.
– Эх, мать!..
– восхищенно молвил Василий.
– Прям разлив на Волге...
Такого красивого утра он еще здесь не видел. Бледно-золотистые громады возносились со всех сторон к влажно-сиреневому с жемчужными наплывами небу. И такое же небо сияло под ногами - словно рухнувший недавно ливень затопил улицы, и вода стояла теперь, отражая подвижную жемчужно-сиреневую высь. В лицо веяло дождевой свежестью. Темные едва приметные кляксы "скоков" лежали, как незатопленные участки асфальта...
Одно время Василий гадал, сами ли хозяева выбирают, какому сегодня быть утру, но потом заметил, что здесь вообще нет ничего одинакового: ни световодов, ни колонн - ничего. И утро здесь тоже каждый раз другое...
Перед домом (Василий иначе уже и не называл основание гигантской колонны) делать сегодня было нечего. За ночь возникли всего две кубастенькие глыбы, с которыми бы и Дедок справился. Вот пускай и справляется - Дедку тоже лопать надо... А нам даже и неловко как-то с такой ерундой связываться...
Слегка вразвалочку он двинулся по блистающему покрытию, и взволнованный щебет за спиной напоминал ему утреннюю перекличку птиц, которых здесь, честно говоря, очень не хватало.
Из общего гвалта звонкими щелчками выделялось яростное "тьок! тьок!" Василий усмехнулся. Он знал, что означает этот возглас. Так в произношении Телескопа звучало русское слово "сачок".
– Телескоп!
– сказал Василий, оборачиваясь.
– Ты что тут из себя прораба корчишь? Тебя еще, по-моему, никто не назначал...