Работорговцы. Русь измочаленная
Шрифт:
Из раскуроченного оконного проёма доносились жалобные крики Лелюда. Чувствовалось, что педофила бьют не сильно, но с отрадой. Щавель посмаковал, спустился в трапезную. Дружина собралась вокруг стола с трупом распотрошённого великана. Пахло пивом и брагой. На столе, упершись ногами в скамью, сидел Филипп, положив на колени гусли. Перебирал струны как бы в глубокой задумчивости. Выдерживал концертную паузу. Ратники внимали. Старый лучник приметил, что парни сидят рядышком, будто не было между ними раздора. В зале явственно
— Поведаю вам, отважные воины, о постапокалиптических временах, когда исчезло солнце, землю сковала стужа, а люди от отчаяния жрали друг друга и молились Тёмным богам.
— Мы и сейчас не отступаем от завета предков вкушать сердце и печень врага, проявившего в бою силу и мужество, — сказал Жёлудь.
— Ктулху фтагн! — добавил Михан.
Сотник Литвин закрыл ладонями лицо.
Глава тридцатая,
в которой новгородский ОМОН проводит спецоперацию
Стрела, которую Щавель пустил для страховки, прежде чем войти в нумер с бесчинствующим Дележом, воткнулась в стену, прибив многоногую сикараху с изогнутыми жвалами цвета запёкшейся крови, парой острых шипов вместо хвоста и ядовитой чёрно-жёлтой раскраской.
— Из Внутримкадья приползла, — заявил хозяин, когда ему показали насекомое. — У нас такие не водятся.
— У вас любая напасть из Внутримкадья, — сплюнул Лузга. — Сами как будто ни зла, ни добра не творите, а только благо народное.
Хозяин, притерпевшийся к хамству постояльцев, по холуйской привычке пропустил реплику мимо ушей. Стыд глаза не выест, а рубль голову стережёт.
Сикарах таких в нумерах больше примечено не было, но на всякий случай Щавель лёг отсыпаться подальше от пленников. Москвичи могли приманить ещё не ту заразу. Напоследок проверил, как у Тибурона с обещанным зельем. Раб и лепила глядели на командира глазами побитой собаки.
— Сушёный барбарис, веточка боярышника, кишки журавля, таволга, повилика, стригущий лишай у нас есть, — доложил колдун. — Не достаёт слезинки пидораса, так нужной для усиления любого дела.
— Где же мы возьмём пидораса? — вздохнул Альберт.
По исконному обычаю, мудрецам недоставало начальственной воли.
— Приведите Филиппа, — распорядился Щавель. — Сейчас он у меня поплачет. Лузга!
— Где этот алкаш? — сорвался с места Лузга. — Где эта синяя птица?
К обеду зелье было готово. Доктор собрал шведский шприц, намотал на иголку вату, втянул из котелка буроватую прозрачную жидкость. Бережно уложил заряженное оружие в жестяную коробочку.
— Я бы рекомендовал галоперидол, — вручил он коробочку наблюдавшему за варкой оружейному мастеру. — За неимением оного можете попробовать народное средство. И да поможет вам Бог!
— Полезная фигня. — Лузга убрал шприц в котомку и указал на котелок. — Не выкидывай,
Когда Щавель проснулся, на постели у двери сидел Жёлудь, вил гнездо на тетиве, примеривал к греческому луку. Сторожил. Щавель достал из ладанки командирские часы, рассмотрел, завёл.
— Сколько на твоих? — хрипло спросил он.
Жёлудь оттянул рукав. Крупные часы Даздрапермы Бандуриной не выглядели женскими.
— Два сорок пять.
Ход был верен.
— Что деется?
— Зелье сварили. Лелюд убежал.
— Что?!
Щавель резко сел. Спустил ноги. Мигом намотал портянки, обулся, и вот, уже на ногах.
— Почему не разбудили? — холодно спросил он.
— Чего будить? — рассудительно сказал Жёлудь. — Есть кому искать. Не нашли, выслали погоню во все концы, но он где-то затихарился, предатель.
Старый лучник ворвался в комнату пленников. Нумер был пуст. Даже рогожа Тибурона остыла без своего хозяина, и блохи на ней не скакали. Щавель сбежал по лестнице. Трапезная была полна. Личный состав приступал к приёму пищи. Литвин поднялся, когда командир подошёл к его столу.
— Докладывай. — Щавель отвёл сотника к окну, подальше от ушей подчинённых.
История была проста, как любой пролёт по службе. Фишку в нумере не выставили, потому что рассчитывали на Альберта и Тибурона, а те преспокойно отправились на двор, в свою очередь, посчитали невозможным побег средь бела дня на глазах семи десятков воинов. И сталкер исчез. Раненый, битый, Лелюд сумел ускользнуть, отведя глаза, как умел только он один, и поиски результата не дали.
— Только жрать горазды, — от ледяного голоса командира у Литвина мороз пробежал от загривка до самого очка и чуть не выпал в портки в виде доброго комка страха.
— Не по дорогам же ему шляться. — Лузга подвалил, сунул руки в карманы, зыркнул на старого лучника исподлобья. — Отсиживается в какой-нибудь поганой норе. Его там с собаками не отыщешь. Забей, старый, на черта он тебе сдался? Он него хлопоты одни, а толку шиш.
— В другой раз будем подколенные жилы резать, — постановил Щавель и приказал Литвину: — Построишь бойцов во дворе.
Лузга увёл командира за стол, где уже исходила духмяным паром глубокая миска.
— Щи — хоть жопу полощи, — оценил Лузга с первой ложки. — Обедать будешь, старый? Пожри напоследок.
— Типун тебе на язык, — равнодушно ответил Щавель и распорядился подать.
Ели молча. Кинув ложку в пустую миску, Щавель в упор посмотрел на сидящего напротив Литвина.
— Возьму треть. Ночью по Москве две десятки смогут пройти скрытно. Если мы не вернёмся, оставшихся бойцов тебе хватит, чтобы выполнить боевую задачу. — Он повернулся к Лузге. — Ты пойдёшь с обозом. За Арзамасом Литвин выделит тебе пару человек посмекалистее. Отправишься с ними в Белорецк и сделаешь, как князь приказал.