Работорговцы
Шрифт:
На вещевом складе их встретил заносчивый ключник с бородою лопатой.
— Одень нас по-походному, — Щавель бросил на стол требование, не удостоив завсклада приветствием.
— Одевай тут всяких… — ключник смерил взглядом просителей с головы до ног, как помоями облил.
— Не блатуй, Никишка, — негромко сказал Щавель.
В глазах завсклада вспыхнуло удивление, он всмотрелся и сбледнул с лица.
— Прости, боярин, не признал, — ключник склонил голову, согнуться в поклоне мешало пузо, — Не гневайся…
— Делай
Прогнав из кладовой досужего раба, дабы не позориться, ключник самолично приодел командира и его людей, выдал каждому по добротной вместительной котомке из кордуры. Прочная синтетическая ткань была легче кожи, так же крепка, но боялась огня. Впечатлённый давешним торгом, Щавель брал с запасом. В Орду переться — все ноги стопчешь. Потому, углядев сундук с греческими берцами, зацепил себе и молодцам по паре. Заморская обувь, хоть и тяжёлая, сносу не имела, в отличие от кожаных подмёток сапог домашней выделки.
— Дозволь спросить, лесной человек, — пропыхтел доктор, когда гружёная добром ватага покинула склад. — Откуда ты знаешь почтенного ключника Никифора?
— С невольничьего рынка, — ответствовал Щавель. — Я купил Никишку для хозяйственных нужд: полы мыть, посуду. Когда отъезжал селиться в Тихвин, дал ему вольную и при войске пристроил, а он, смотри-ка, выслужился как. Важный стал, стервец.
— Дух с него ядрёный пошёл, — ухмыльнулся Жёлудь.
— Помнит, знать, — отметил Щавель. — А вообще, парни, никогда не давайте воли рабам, чтобы не пришлось жалеть.
— Вот эльфы покупают с торга рабов, особливо, семьями, и сразу отпускают. Да и ты выписывал вольную, батя.
— То забота эльфов. У них свои понятия и свой ответ. А у меня в ту пору не было мудрого наставления, какое имеется у вас. Знал бы, не отпускал. Потому что рабская суть есть пресмыкание перед сильным и попрание слабых, а также злобная зависть и ненависть к своему хозяину, пускай и хорошему. И вообще ко всем, кто выше стоит. Раба из себя не выдавишь, даже по капле, хоть каждый день тужься. Не бывало таких рабов, что становились бы милостивыми господами. Если кость стала чёрной, её ничем не отмоешь.
Они шли мимо служебного хода, когда во двор вывалил Карп. Щавель немедленно развернул к нему ватагу.
— Познакомься со своим новым лекарем, знатным лепилой Альбертом Калужским, сведущим в солях, — представил доктора Щавель. — Знакомься и ты, Альберт, с начальником каравана Карпом.
— Очень приятно, — ладошка целителя утонула в лапе работорговца.
— Долю в рабах от общего дела получишь драгоценными металлами, — поставил условие начальник каравана. — Остальное, что утащишь, твоё.
— Своих рабов я хотел бы получить живыми, — упёрся лекарь.
— Чтобы погубить их? — недобро зыркнул караванщик. — Новгороду рабочих рук не хватает, а ты взялся опыты над людьми ставить! Получишь за рабов по розничной цене.
— Это мой
— По-за Клязьмой ещё лучников тебе добавлю, — громко окая известил Карп и утопал на конюшню.
— Характер показывает, — пробормотал Альберт Калужский.
— Обломаем, — сказал Щавель. — Ты в моём подчинении, и помни это.
— Я понимаю, — закивал доктор. — Но с рабами как быть?
— Тебе действительно живые рабы нужнее серебра и золота? — поинтересовался Щавель и, получив утвердительный ответ, спросил: — Вздумал хозяйством обзавестись или, в самом деле, для опытов?
— Ну-у… надо проверить некую перспективную теорию, — замялся доктор. — Не крепив горькой солью практики высокомудрые гипотезы древних, не добьёшься величия.
— Чую, твои гипотезы хуже симпозиумов, но ты однозначно прославишься, — предрёк Щавель. — Останешься в памяти потомков великим целителем или тебя сожгут за погань колдовскую.
Альберт захихикал.
— Иди в канцелярию, — распорядился Щавель, — жди свою грамоту. Оформишь портрет, получишь требование на медицинский склад. Бери запас на семьдесят рыл до Великого Мурома. Туда пройдём без боёв, но учитывай стёртые ноги и дрисню, впрочем, не тебя учить. Тащи на конюшню, найдёшь, где формируют обоз, и грузись, а мы подойдём.
В арсенал пустили одного Щавеля, да и то придирчиво сверив грамоту с личиной предъявителя. Сидевший за столом стражник в мятой синей форме был немолод и своё дело знал крепко.
— Где найти Лузгу? — спросил Щавель.
— Боярин имеет нужду в огнестреле? — заинтересовался страж.
«Не боится узнавать. Случись что, напишет в отчёте о постороннем, сующем нос не в своё дело», — оценил Щавель качество поставленной службы и пояснил:
— Я по личному делу.
— Придётся обождать здесь, его сейчас вызовут, — вежливо, но непреклонно ответил стражник, зацепил проходившего мимо работника и услал за поручением.
О проходе Щавеля вглубь арсенала, пусть даже в бронную, речи более не шло. Стражник задержал любопытствующего посетителя, невзирая на его звание.
Торчать под его пристальным взором пришлось недолго. Лузга объявился споро. Был он одет в синий комбинезон, собран и деловит.
— Пропусти со мной, — попросил он.
Стражник умакнул перо в чернильницу, вывел запись в гроссбухе, придвинул Лузге. Лузга накарябал пояснение. Страж набросал на бланке данные из грамоты, протянул разовый пропуск Щавелю.
— Идём, — Лузга потянул толстую, ладно пригнанную дверь, обитую железными полосами.
Они окунулись в атмосферу неслышной снаружи складской работы: по коридору сновали умельцы, из помещений доносился стук, бряканье, клацанье. Тревожаще и вкусно пахло начищенной сталью и оружейным маслом, доносило похабную вонь керосина.