Работорговцы
Шрифт:
К крыльцу подвели белую кобылицу с прозрачными красными глазами. Светлейший прыгнул в седло, не коснувшись ногами земли.
— Строиться, ёпта! Выходи строиться! — гаркнул Карп.
Затопали каблуки и копыта. Всё заскрипело, задвигалось, словно допиндецовая игрушка, в которую вставили энерджайзер.
— Ста-новись, — негромко скомандовал сотник Литвин.
Полусотня конвоя быстро разобралась в одну шеренгу, держа коней под узцы. Литвин оказался на правом фланге, в центре Щавель с парнями, на левом фланге — обоз.
Знатный работорговец Карп взгромоздился
— Светлейший князь, ловчий отряд к походу готов! — отрапортовал Карп.
Зелёная куча навоза п'aрила поодаль, ветер сдувал с неё мух. Зоркий Жёлудь углядел в яблоках жёлтоватые вкрапления овса.
«Зерном кормит посредь лета!» — подивился он зажиточности новгородских людей.
Князь приосанился в седле, раздвинул плечи, обвёл строй орлиным взором.
— Здорово, братва!
— Здрррам жрам свешш княсь!!! — рявкнула полусотня.
«Во натаскал дружину! — подивился Щавель. — В бою они так же хороши?»
На лицо князя с налёту села навозная муха, передав от коня поцелуй. Мелькнул язык. Муха исчезла.
— Смотрю и вижу опору земли новгородской! — зычно сказал князь. — Дорога долгая, ехать придётся быстро. Ловите быдло в полон без опаски, в низовых землях людей нет. Хватайте чаще, берите больше. Семь раз об дверь, один раз об рельс! Кто не выдюжит обратного пути — лох! Нас — рать! В добрый путь!
— Урр-ррааааа!!! — выдохнула полусотня глоток.
Михан тоже заорал «Ура!», не слышный за кличем воинов. К нему присоединился Жёлудь. Как сговорившись, ударил ветер, на маковках кремля громко захлопали флаги.
«Молодчина светлейший, — заметил Щавель. — Умеет завести стихию».
Князь, довольный собой, проехался вдоль строя, завернул к крыльцу, ловко спешился на ступеньки, скрылся в кремле.
— По коням! — скомандовал Карп, начальник мирного времени.
Из ворот конюшни выглянул Лузга. Осмотрелся, увидел, что князя нет, вывел оседланного греческого мула. Лузга был одет в драный свитер и замызганные портки, на ногах болтались ободранные чоботы. Зеленоватый ирокез с утра был взлохмачен и напоминал петушиный гребень. Он сплюнул на дорожку, забрался на спину скакуну, свесившему длинные уши с видом покорного педераста, и подвалил к арьергарду.
— Все в сборе? — Карп цепким взглядом осмотрел обоз и пристяжь, удостоверился, что проспавших нет, и отпустил: — В походную колонну… становись!
Отворились массивные ворота кремля. Строем по трое раболовецкий отряд выдвинулся бодрым шагом и, набирая скорость, направился на выездную дорогу. В Низовую Русь. Где не было людей и жило сплошное быдло.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой ликуют Звонкие Муди
Когда выехали из Великого Новгорода, парни заметно повеселели. Позади остался городской муравейник с его удушливой атмосферой жадности, суетливой преступности и интриг.
«В покоях княжеских сладко, а на природе вольно», — Щавель вздохнул полной грудью и отпустил
От кремля до обеда двигались ровным строем в полном облачении. После обеда брони и пики перекочевали на возы. Михан повязал на голову красный платок. Раболовецкий отряд выстроился в колонну по двое, более уместную на тракте, и резво двинулся в путь.
— Не растягиваться! Шибче ход! — сотник Литвин проскакал к арьергарду, выписал красивую оплеуху зазевавшемуся возчику и завернул коня. — Будем под крышей спать, если до темноты успеем. Ночуем в Звонких Мудях!
— В Звонких Мудях! В Звонких Мудях! — разнеслось по колонне.
Ратники воспряли духом. Даже кони прибавили шагу, уловив в человеческой речи ободряющее сочетание звуков.
Щавель с парнями ехал впереди, как бы в головном охранении, но на самом деле возле командирского места. На тракте надобности в дозоре не было, двигались споро, сгоняя на обочину крестьянские телеги, то и дело огибая мелкие заторы, вытесняя в канаву встречных сиволпых, да те и сами торопились убраться, видя, какая сила прёт.
Погода выдалась самая для верхового марша кузявая. Небо было высокое, синее, ясное, временами прохватывал крепкий свежий ветерок. Над головой кругами вился корвус-коракс. Вился, вился, сел на дерево, вытянул шею поперёк движения каравана и хрипло выкрикнул:
— Кра! Кра!
— Соловушка! — улыбнулся Жёлудь.
Почтенный Карп радости лесного парня не разделял.
— Вот я тебя, тварь! — замахнулся кнутом на корвуса знатный работорговец.
Соловушка покосился на него фиолетовым глазом, взъерошил бороду и удивлённо спросил:
— Крук?
— Каюк! — буркнул Карп.
Он проехал мимо, однако соловушка сорвался с ветки, аж дерево закачалось, взмыл в небо и принялся нарезать круги с только ему ведомой целью.
Михан как бы невзначай оказался рядом с работорговцем и угодливо подпел:
Корвус-коракс, что ж ты вьёшься Над моею головой? Ты добычи не дождёшься. Корвус-коракс, я не твой.Знатный работорговец, казалось, не реагировал. Он влился в седло, как каменный, на тяжеловозе его кряжистую тушу совсем не качало. Замер, будто наливаясь силой, задрал голову, глянул ввысь, где вился корвус-коракс, предупредил грозно:
— Ты насри мне ещё, гадина!
В ответ с выси слетела маленькая белая бомбочка, шлёпнулась на холку тяжеловоза, смачно чвакнула и разлетелась, забрызгав красную рубаху работорговца и огненную гриву.
Светлейший князь вернул навозный поцелуй.
— Ах ты, падла! Ебит-твою налево! — Карп взмахнул кнутом.
Соловушка сбился на крыло, его словно подкинуло ветром, перевернуло, он отчаянно пытался удержаться в воздухе, но не справился и рухнул под копыта.
— Стойте!
Жёлудь спрыгнул, рискуя быть затоптанным, метнулся, выхватил корвуса прямо из-под коней.