Работорговцы
Шрифт:
Жёлудь подошёл, достал нож. Сопя, стал резать кору вокруг наконечника, пока не отделил квадратик, выдернул стрелу.
На острие извивалась личинка жука-древоточца.
— Ты же не видел червя! — изумился Лузга.
— Я часто знаю, куда попаду, — открылся парень.
— Ну, ты эльф, — только и сказал оружейный мастер.
Михан справился получше. Лузга больше не подшучивал над молодыми. Показал, как надо заряжать, как пользоваться меркой, как правильно забивать пыж и оборачивать пулю в тряпку. Михан приладился,
— Отлично для первого раза, — похвалил оружейный мастер. — Будешь стрелком.
— Я в дружину хочу, — заявил Михан.
— А ты, амбициозный, — Лузга тряхнул башкой, высморкался в кулак, пригладил с боков ирокез. — Бери это ружьё, будешь воевать с ним. Привыкать к нему начинай с чистки оружия. Ружья, как бабы, любят чистоту и смазку. Будешь за ружьём ухаживать, оно редко когда тебе изменит.
— Лук надёжнее, — пробурчал Жёлудь.
— Делай то, что умеешь, — посоветовал Лузга. — Любой лепила тебе скажет, что от огнестрела на шесть раненых один убитый, от холодняка — убитый на двух-трёх раненых, а всё за счёт потери крови. Нравится тебе лук, учили тебя ему с детства, пользуйся, не отвлекайся на постороннее.
На старостином дворе, краше незваного гостя, нарисовался Тавот. Немощный колдун сидел на крыльце, точно заняв место Лузги, и жадно жрал изящной металлической ложкой, торопливо, но сохраняя достоинство. Заприметив троицу, развернул плечи, придав спине дополнительную осанку.
— Доброе утро!
Парни ажно сбавили ход с такой резкой подачи, а Лузга ощерился.
— Кому доброе, а кому хорошее, — с презрением бросил он рабу. — За базаром следи, гнида.
— Это я нечаянно, — подавился, но мгновенно проглотил Тавот.
— За нечаянно бьют отчаянно.
— Прости, забыл, что в ваших землях добро означает навоз.
— Навоз у скота, а у человека добро, — зарамсил понятия бестолковому иноземному мудрецу сын мясника.
— Я называю его дерьмо.
— Речи у тебя московские, — припомнил Михан слова командира Щавеля.
Сложили в доме оружие и вышли из душной избы, в которой крутилась возле печи неприветливая хозяйка, да на гостевой половине засел над картами военный совет. Колдун ещё не успел смотаться, лишь дохлебал хавчик и быстро закрыл рот, чтобы никто не успел заметить, как он вылизывает ложку.
— Дай позырить, — мотнул подбородком Лузга, покрутил в корявых пальцах металлиста изящный колдунский черпачок с заточенным черенком, так что им можно было резать жилистое мясо, на тарелке или в драке — Допиндецовое. А на басурманское похоже, как две капли воды. В Белорецке такие штампуют по образцу старинных. На, держи. Хорошее у тебя весло. В Москве покупал?
— В Липецке, — ответил Тавот.
— Сам-то откуда родом? — спросил Лузга, присаживаясь на корточки.
— С Касимова-на-Оке, но воспитывался в Великом Муроме.
Парни навострили уши.
— Если
— Мой отец увлекался географией, биологией и этологией, — колдун отвёл глаза.
— Рабом, что ли, был?
— Я вольный и родился вольным, — вскинул голову Тавот. — Рос в поместье Чаадаево герцога Каурова, отец в школе преподавал. Крестницей моей была графиня Анастасия Александровна Жеребцова-Лошадкина, ныне покойная, и я даже гостил семи лет в её имении Спасо-Седчино, где был компаньоном её сыну, безвременно почившему также от чахотки.
— Сам-то чахоточный? — насторожился Михан. — Уж больно внешность твоя болезная.
— Бог миловал, — улыбка тронула губы Тавота. — Я так выгляжу, потому что много странствовал и недоедал.
— А с ногами у тебя что?
— Получил жестоких звездюлей в Арзамасе и ещё не оправился.
— За что же тебя отделали? — нешуточное любопытство пробудилось в душе сына мясника при упоминании о дальних странствиях и жестоких звездюлях. — Украл, небось, что или наколдовал не так?
— Я не ворую. Не приучен. Но в Арзамасе вышел спор. Слово за слово, хреном по столу… Доброго Удава тогда ещё не встретил. В смысле, милосердного Удава, — спохватился учёный раб.
— Один да без оружия не боишься ходить?
— Я не ношу оружия, не люблю его, — поведал Тавот. — Однако путешественник вроде меня частенько сталкивается с людьми не обременёнными интеллектом и хорошими манерами. Приходится терпеть издержки.
— Жизнь это ещё тот прокурор, — согласился Лузга. — Кто смело идёт ей навстречу, получает кулаком в нос.
— В принципе, я могу за себя постоять, — запальчиво заявил колдун. — Даже сейчас могу. Но тогда их было слишком много и они были пьяны.
— Сейчас-то что ты можешь? — не поверил Михан.
— Какой вред ты мне способен причинить? — отстранённо и надменно поинтересовался колдун.
— Башку проломлю.
— Башку, говоришь, проломишь? — Тавот вцепился обеими руками в перила и поднял себя на ноги. — Возьми полено и попробуй.
Предвкушая забаву, Лузга отошёл в сторонку, потянув за собою Жёлудя. Михан выбрал в поленнице сучковатую палку с руку толщиною, рубанул воздух.
— Бей с разбегу.
— Зашибу ведь, — предупредил парень.
— Делай, не бойся.
— Да кто боится!
Михан изготовился к атаке, взвесил полено, примерился. До колдуна было шагов десять, куда бежать? Михан вразвалочку побрёл, глумливо ухмыляясь. Если этот простак думает спор в шутку обратить, то не на того напал. Всё всерьёз. «По башке не по башке, а по горбу огрею, — подумал Михан. — Соскочить с прожарки не выйдет. Будешь потом дураков лечить, что слово за слово. Небось, так и в Арзамасе у тебя с кем-то обернулось к нехорошему, что до сих пор еле ходишь».