Ради милости короля
Шрифт:
Мужчина прокашлялся, и Гундреда подняла глаза. Роджер де Гланвиль стоял в дверях, прижав кулак к губам. Она не знала, радоваться помехе или досадовать на нее.
– Графиня, я хотел бы переговорить с вами, если это возможно, – произнес он.
Нельзя не признать, любезный разговор – совсем иное дело. Вздохнув, она указала на груду белья:
– Надо было просмотреть, прежде чем платить прачке. Почему это так сложно? Я хочу слишком многого?
– Разумеется, нет, миледи.
Гундреда уловила умиротворяющую нотку и решила, что Роджер поддразнивает, но, по крайней
– Нет, – повторила Гундреда. – Спасибо, что напомнили. – Она вздохнула и устало махнула служанке. – Убери это в сундук да пересыпь полынью от блох. – Потом взглянула на де Гланвиля. – Переговорить о чем?
– О будущем.
– А именно?
– Спор о наследстве вашего сына может затянуться на годы. Вам необходим адвокат при дворе, чтобы отстоять ваши интересы и не дать замять дело.
– Мне это прекрасно известно, – скрипуче хохотнула Гундреда.
– Ваш пасынок – весьма решительный молодой человек.
– Он ничтожество! – выплюнула она.
С тех пор как Гундреда приехала во Фрамлингем испуганной упирающейся невестой, она испытывала легкую, но явную неприязнь к Роджеру. Ее робкие попытки сблизиться с ним были встречены злыми слезами и вспышками ярости. Не ее вина, что брак его родителей был признан недействительным и его мать отослали прочь, но Роджер все равно винил мачеху, а у нее не было ни времени, ни желания бороться с враждебностью пасынка. Гундреда не была святой Юлианой и не могла этого изменить. Когда она пожаловалась мужу на поведение его сына, Гуго, как и следовало ожидать, избил мальчика до полусмерти, и в этом Роджер тоже винил ее. Их взаимная неприязнь тлела год за годом. Роджер упорствовал в своем отторжении, не обращая на мачеху внимания и держась поодаль. Когда у Гундреды родились сыновья, ее раздражение только возросло. Роджер был кукушонком в гнезде, он стоял между ее отпрысками и их законным наследством. И так продолжалось до сих пор.
– В ваших глазах – возможно, но король подтвердит его законнорожденность и право на Фрамлингем, и я ничего не могу с этим поделать.
Гундреда ожидала чего-то подобного, но ее досада все равно возросла.
– Тогда что вы можете поделать?! – рявкнула она. – Мне сказали, что вы лучший. Это пустое хвастовство?
– Миледи, я… – вздохнул де Гланвиль, жестом предлагая сесть.
– Графиня, – резко поправила она.
Де Гланвиль снова попросил ее сесть, и через мгновение Гундреда повиновалась, но дала понять, что это всего лишь уступка.
– Графиня, это не пустое хвастовство, – твердо сказал он. – Вы не найдете при дворе лучших юридических советников, чем я и мой брат Ранульф. Король благоволит ему и, возможно, сделает следующим юстициарием, но ни один из нас не может творить чудеса.
Гундреда сощурилась, разглядывая его:
– А приобретенные земли? Тоже скажете, что ничего не можете поделать?
– Король придержит их на время, пока решается спор, – задумчиво посмотрел на нее де Гланвиль, – но есть надежда убедить его отдать
– И как долго продлится это «на время»? – спросила она.
– Не могу сказать, графиня, но я продолжу уговаривать его. – Де Гланвиль сел рядом с ней, помедлил и сказал: – Я хочу сделать предложение, которое, полагаю, будет выгодно нам обоим.
Под его взглядом у нее по спине пробежал холодок.
– Предложение какого рода?
Он прокашлялся:
– Я второй сын, но с неплохими видами на будущее и высоким положением при дворе. Моя семья обладает влиянием в Восточной Англии. Полагаю, мы могли бы составить хорошую пару. Ваша сила духа достойна восхищения, и мне кажется, что мы поладим.
Гундреда закашлялась, чтобы не засмеяться, поскольку знала, что не сможет остановиться, и не хотела показаться сумасшедшей.
– С какой стати мне выходить замуж во второй раз? – спросила она. – Одного более чем достаточно.
– Потому что это поможет вам выдержать бурю, – ответил де Гланвиль. – Мне будет гораздо легче отстаивать ваши права в роли мужа. Вам не позволят оставаться вдовой. Кто-нибудь попросит у короля вашей руки, и этот человек может оказаться из того же теста, что и ваш бывший муж. Здесь много подобных охотников, но я не из их числа.
Гундреда с подозрением разглядывала его.
– А в чем состоит ваша выгода? – спросила она. – Никто не женится, не видя преимуществ для себя.
– Разумеется. Вашим приданым станут земли в Восточной Англии и родство с графами Уориками. Если я смогу отсудить земли вашего мужа, кто знает, что еще мы сможем приобрести?
– Откуда мне знать, что вам можно доверять? – выгнула брови Гундреда.
– Вы не можете этого знать, – откровенно ответил де Гланвиль, – но это касается и любого другого. Если у меня будет законный интерес в приобретении поместий для вашего сына, я буду лучше печься и о вашей выгоде.
– Я вышла из возраста деторождения и не смогу подарить вам наследников.
– Это не важно. Я младший сын, мои братья продолжат наш род.
– А если я откажу?
Де Гланвиль чуть улыбнулся:
– И тем не менее попытаться стоило… – Он помедлил. – Простите мою дерзость… У вас чудесные глаза.
Вопреки здравому смыслу вопреки холодным доводам рассудка его последние слова укрепили графиню в принятом решении, подобно тому как металлическая сетка укрепляет дорогое стекло в окне. Еще ни один мужчина не говорил ей подобного. Гуго скорее избил бы ее, чем произнес комплимент. Гундреда чувствовала, как жар приливает к щекам, словно она была глупой мечтательной девчонкой.
– Мне необходимо подумать, – произнесла она, сознавая, что укрепления пали.
– Конечно, но я надеюсь, вы окажете мне честь.
Он ушел, степенно поклонившись. Стоя в тесной пыльной комнате, Гундреда ощутила, как слезы текут по лицу.
– Графиня? – обеспокоенно спросила горничная.
Гундреда вытерла лицо манжетой.
– Я передумала, – сказала она. – Разыщи прачку и верни ей сорочку. Пусть отстирает ее до снежной белизны и обязательно зашьет дырку.